Интересно, какого это, смотреть своей жертве прямо в глаза, когда она улыбается тебе, а ты ей в ответ, зная о том, что сегодня ты — палач, и ты ее уже приговорил? Лекс знал об этом не понаслышке, потому что в этот раз это была его история. И здесь он выступал палачом. Жестоким и беспощадным. Блондин прекрасно помнит это облегчение, которое плескалось в глазах Наташи, когда она увидела его, идущего за ней. И помнит, как это облегчение сменилось страхом, когда девушка увидела, как молодой человек достает нож…

Алекс четко понимал то, что он получает от убийств гораздо больше и это временно позволяет ему избавляться от своих вспышек агрессии. Иногда становится совсем невыносимо, и ему кажется, что он слышит голоса внутри. Тогда он кричит. Уезжает и кричит, не зная, что ему делать дальше. Он не хочет им следовать, но он не может. Голова разрывается даже сейчас от боли, а сознание целиком и полностью поглощает страх.

Надя же была просто полнейшей дурой. Как можно было выйти с практически незнакомым парнем в два часа ночи куда-то? Именно в тот момент Алекс перестал быть осторожным. Он хотел куда-то выплеснуть из себя всю эту дрянь настолько сильно, что парень даже не задумался о возможных последствиях. Впрочем, именно отсюда этот самый клубок потихоньку и начали разматывать. Но Алексу было ее ни капельки не жалко. Она билась, кричала, что она ни в чем не виновата, но у него внутри не дрогнуло абсолютно ничего. Да и не должно было — она ведь просто очередная.

Гончарова стала отдельным экземпляром в его копилке. Алекс считал ее не меньшей идиоткой, нежели Надю, а может быть даже большей. Это же насколько нужно быть глупой, чтобы самостоятельно написать записку, передать ее через какого-то первокурсника и сидеть, дрожать и надеяться на то, что никто не поймет, что это она. Алекс сразу понял. По почерку сначала, а после внимательно наблюдал за ней на протяжении всего дня, чтобы не ошибиться. Но нет — она сидела и тряслась, как осиновый листочек на ветру, это было видно невооруженным глазом. Это могло вызывать лишь злобную усмешку, не более того. Но от свидетелей нужно было избавляться. Если бы Яна не сунула свой милый носик туда, куда ей бы не следовало, она была бы в порядке. Иногда любопытство до добра действительно не доводит.

А теперь Давид сообщает ему о том, что единственный свидетель выжил. Если честно, для самого Лагранжа это звучало, как приговор. Он сейчас все понимал, отдавал себе отчет обо всем, но у него категорически не было времени ни на что. Еще Лера так сладко сопела у него под боком… Лекс еще раз внимательным взглядом окидывает свою девочку, которая видит десятый сон и даже не подозревает о том, что происходит прямо сейчас.

— Лерочка, просыпайся. — тихо шепчет он ей, целуя в лоб и осторожно погладив ее по щеке. Он не мог даже смотреть на нее спокойно, постоянно отводил глаза, старался не встречаться с ней взглядом.

И даже сейчас, когда кудрявая открыла глаза, он смотрел в противоположную сторону, не желая глядеть в беспокойные темные глаза, видеть там непонимание. Ему было бы легче, если бы она его не любила. Ему было легче, если бы он не любил ее больше себя самого.

— Что случилось? Еще так рано… — тихо спрашивает девушка.

Она была похожа на потерянного воробья. Сидела, хлопала глазами и непонимающе ежилась. В комнате было непривычно холодно — Лагранж еще ночью нараспашку открыл окно, а Лера очень сильно замерзла.

— Поднимайся, маленькая, собирайся, тебе нужно уехать домой. Сейчас.

— Что?..

— Лера, без лишних вопросов, встаешь, одеваешься и уезжаешь. — отрезает он, а Царева смотрит на него настолько испуганно и ошарашенно, как будто бы она прямо сейчас схватит сердечный приступ.

Лекс смягчается. Он быстро склоняется к ней, осторожно целует ее и гладит по щеке, вздохнув. Парень не может на нее кричать или сердится, поэтому и сейчас он смягчается. Валерия покорно кивает — она надевает на себя его футболку, находит свои джинсы, потом сверху натягивает толстовку и смотрит на парня.

— Я возьму твои носки? — как-то растерянно спрашивает она, взглянув на парня. Стояла посреди комнаты, еще не проснувшись и вообще не понимая, что ей нужно делать и с чем связана такая спешка. Она просто растеряна. И фраза про носки сейчас звучала так по-детски глупо, как будто бы она у мамы конфету посреди обеда просит.

— Да, маленькая, бери. Скорее. — отвечает он, самостоятельно открывая этот свой ящик с носками, доставая ей белые носки и вручая прямо в маленькие ладошки. — Я вызвал тебе такси, оно тебя ждет. Доедешь — позвони мне, обязательно. Иди.

Лера продолжала ничего не понимать. От слова совсем. Она быстро идет к выходу из квартиры, обувает свои кроссовки и подхватывает куртку, а потом оборачивается к нему и быстро подбегает к парню, крепко обнимая его за шею и прижимаясь всем телом. Царева чувствовала, что что-то случилось, что это своеобразный переломный момент, после которого не может быть все хорошо. Она не могла даже себе это объяснить, почему-то внутри ей казалось, что это конец.

— Я тебя люблю. — тихо шепчет она ему прямо в губы, погладив его по колючей щеке. — И всегда буду любить.