Лере было очень весело.

Я мстительно положила холодные ладони ему на рёбра, полубог вздрогнул, но когда я попыталась убрать руки, накрыл их поверх своими, и, поцеловав в макушку, прошептал:

– Грейся.

И я грелась.

И по мере того, как отогревалась, мысли текли всё медленнее и медленнее. Вспоминались события последних дней, утренняя месть, которую и местью-то назвать стыдно, ибо совсем не ведьминская она у меня получилась: чую ведьмы мстят если не изощреннее, то уж точно дольше. Но посде Бранигона обиженно отфыркиваться от ласк своего мужчины почему-то совсем не хотелось. Не такая я, по сути, и «ведьма». А мой «ведьмак», если вспомнить, что подтвердились мои предположения, тоже на самом деле не ведьмак.

– Значит полубог.
– заговорила я вслух.
– А что с твоей божественностью?

– А что с ней?
– переспросил Лера, поглаживая мою поясницу, - С ней ничего. Кровь отца, в общем-то, во мне так и не проявилась. Не пробудилась. Единственное божественное умение, это перемещение. И то никому нельзя знать. Поэтому пользоваться толком не могу. Знаешь, даже странно немного. С твоим появлением во мне всколыхнулись все древние инстинкты. Каждая из семи инородных кровей тебя признала, возжелала и проявилась в этом желании. Я думал, и божественная кровь как-то изменится, но нет, тишина.

– Каждая из семи кровей проявилась?

– Угу.

Ну, если по поводу шести у меня вопросов не было, о вот про одну последнюю...

– И эльфийская?

– Да.

Вспомнив демонические когти и драконьи чешуйки, потянулась к Леркиным ушам. Проведя же по овальному краю и не обнаружив острого кончика, спросила:

– И в чём же она проявилась?

А полубог, усмехнувшись, приподнял меня выше, чтобы иметь возможность заглянуть в лицо, и ответил:

– В тяге к прекрасному.

ГЛАВА 14

Ильвар сидел на ковре, подтянув под себя одну ногу и вальяжно свесив кисть руки с согнутой в колене второй. Чуть откинувшись назад, он привалился боком к подушкам. Поза расслабленная, от неё так и веяло властностью. Все расселись под навесом. Близилось время обеда. Ковры и шкуры были брошены прямо на землю, и заставлены широкими блюдами. Зенитное солнце палило нещадно, раскаляя воздух степи, и тонкая ткань навеса, укрывавшая импровизированный «стол» от прямых солнечных лучей, белокожего мага совсем не спасала. Было невыносимо душно. До головокружения. До дурноты.

Хотя со стороны старый лис в данный момент был похож скорее на сытого льва, лениво скользящего взглядом по своему прайду, нежели на представителя дипломатической миссии, оценивающего обстановку, просчитывающего свой следующий ход и при этом пытавшегося унять бешено зашедшееся сердце. А сердце униматься не желало, бухая о рёбра слишком быстро, и слишком громко. И одышка, как у загнанного ребятнёй дворового пса. Вот хадур! Маг медленно-медленно вдохнул.

Бой дался нелегко. Но ни один степняк не заметил, насколько. Ни один из них не почуял в Ильваре ни усталости, ни страха. Кочевники не видели, как сейчас под рубашкой старого мага пот, выступая капельками, собирается и скользит вдоль позвоночника, доставляя белому человеку новую порцию неприятных ощущений... Как будто их за весь этот грёбаный день было недостаточно!

Правила приличия степняков требовали прибытия гостей с утра. После ночного перегона. Таким образом гость даёт понять хозяину, что не имеет дурных намерений:

«В ярком свете солнца ты видишь моё лицо, ты можешь увидеть мои мысли, написанные на нём. Видишь моего коня, оружие и людей. Я не прячу и не прячусь. Я показываю тебе себя»

Ага. Показываю. Взмыленный, уставший, не спавший и получаса, злой и голодный. Красавец. Прям не налюбуешься!

Да и какие дурные намерения могут быть? Ни на что действительно дурное после ночи пути уже не остается сил.

Ильвар ненавидел традиции степняков, но это не значило, что он не будет их исполнять. Точно, чётко, идеально. Именно поэтому пятый представитель из шестнадцати магов Совета трясся в седле весь вечер и всю ночь, восемнадцать часов к ряду (после девятидневного перехода), и предстал пред светлы очи Прокладывающего Путь в должном виде: гордый, потный и в пыли. Сам Прокладывающий Путь, окинув Ильвара взглядом, лишь удовлетворенно хмыкнул. Чтоб его базгулы четыре дня имели и в хвост и в гриву.

Высказав положенные приветственные слова, маг преподнес дары. Дары, естественно, не приняли. Тончайшие арвирийские ткани и клинок, выточенный из жала с кончика хвоста виверны, так и остались лежать на земле у ног главного Путника. Ибо Прокладывающий Путь не может ничего принять из рук недостойного.

И Ильвар пошел доказывать, что достоин. Как в старые добрые времена...

Бой был долгим. Не потому, что старый лис не мог одолеть противника, но потому, что ему нужно было расположить к себе степняков и Путника. А что может быть более располагающим, чем хорошее зрелище? Противник был молод и силён, бой длился почти час, и сейчас пятый маг Совета был как никогда рад, что принял двойную дозу стимулирующего зелья, потому что магией пользоваться нельзя, а на свои физические силы без дополнительных «ухищрений» рассчитывать уже не приходится. И пусть потом он будет в отключке часов двенадцать к ряду, и это будет больше похоже на смерть, нежели на сон, зато он добился своего: дары приняты, а во взгляде Прокладывающего Путь можно заметить неприкрытый интерес. Но выигрыш в бою дал ему право лишь находиться со степняками за одним столом, а не говорить. Говорить может лишь «мужчина». Поэтому Ильвар сидел, облокотившись на подушки, и пытался восстановить сбившееся дыхание перед вторым испытанием.