— Хорошо хоть, не земле, — улыбнулась Гата на это ее странный оборот речи. — Я за тебя очень-очень рада. Ты столько этого ждала, столько говорила… А теперь.

Она придвинулась и по-дружески обняла Лиду, которая от чувств готова была заверещать.

Их смех и обмен восторженными репликами перебил звонок телефона со стола: Гату хотела слышать Алла Родионовна.

— Я вчера просила тебя позвонить Вите и поговорить с ним. Ты позвонила? Что он тебе сказал?

— Ни-ничего, — растерялась Гата. Ее хорошее настроение улетучилось, как дымок на сильному ветру.

— Как ничего? — воскликнула Алла Родионовна. — Он что, повесил трубку, даже с тобой не поговорив?!

Гата подумала, что если именно так сказать, то мама переменит свое отношение к Вите, оставит надежды на его счет, и можно будет вздохнуть с облегчением.

— Нет, мам, — честно и строго призналась Гата. — Он ничего мне не сказал, потому что я не звонила. И не буду.

Чтобы избежать новой волны возмущений, обвинений и угроз слезами, быстро добавила:

— Прости, мама, я на работе. Много дел. Пока.

Она отключила связь, когда первые слова Аллы Родионовны бросились из динамика, желая дотянуться к дочери и сломать своим гневом ее упрямство. Но Гата не хотела больше вспоминать — и она не собиралась никак способствовать иному.

Лида посмотрела сочувственно, но где-то по краям ее улыбки маячила снисходительность. Так всегда смотрят те, кто соотносит чужие проблемы со своими радостями. Гате в этом чувствовался невысказываемый упрек: ну что же ты сидишь среди неприятностей, когда у меня такое счастливое положение дел? неужели другого времени не нашлось? как же мне теперь ждать, что ты за меня порадуешься?

Захотелось сказать «Не переживай, Лида, я не омрачу твой восторг от себя самой какими-то собственными делами». Но Гата лишь улыбнулась, приобняла Лиду еще раз и отвернулась к своему монитору, чтобы не омрачать ситуацию своим погрустневшим лицом.

Предстояло полезное дело, оно требовало сосредоточенного подхода, помогло бы успокоить растрепавшиеся чувства, и Гата открыла страничку соцсети. Надо было найти Серого Кота Старка и послать ему рассказ.

Вопреки ожиданиям, Лида, которая обычно умела выдерживать паузы, принялась вещать что-то насчет своих родителей. Гата слушала вполуха, выставив фильтр поиска по городу, возрасту и школе, и пролистывая найденный список профилей.

— …думали, что это пустое, что из моего желания попасть в журнал ничего не выйдет. Представляешь, какие у них будут лица, когда я принесу себя на обложке!

— Представляю, — ответила Гата, обнаружив страничку Сережи-Кота.

На страничке оказался указан адрес почтового ящика; можно было сразу отправить, а не спрашивать, куда.

— Им не понять. И дело даже не в возрасте моем и их. Просто они все время пытаются подвести меня к желанию замужества, давят традициями, необходимостями. А мне в ответ не достучаться до их сознания, что я хочу не того, что принято, а того, что не опасно.

— Опасно? — Гата удивилась и повернулась. — При чем тут опасность?

От Лиды веяло духами с ноткой сирени и настороженностью, словно бы она осознала, что что-то лишнее сказала. Но, повздыхав немного, и пару раз поправив волосы, она продолжила:

— Я знаю, что произвожу впечатление легкомысленной, но что поделать: большие желания, планы на жизнь и прочие стремления меня пугают. Поэтому я отдаюсь на волю маленьких желаний. Хочу сапоги — купила сапоги. Хочу на нашу обложку — вот, дождалась, попаду на нашу обложку. Когда такие желания исполняются, они ничем не грозят. Они такие маленькие, что в них не найдется места коварству или чему-то, что может выйти боком. Что может быть плохого в их исполнении? Если же я буду хотеть большого, тогда или я буду страдать от его отсутствия, или оно на меня упадет. А ну как еще раздавит!

— Не поняла, что тебя раздавит? Сапоги?

— Сапоги-то как раз нет. Но если бы я хотела на обложку, допустим, Космополитена? И вот попала бы. Как бы я тогда жила? У меня все-все бы изменилось: работу предлагали бы другую, и пришлось бы соглашаться, а то иначе кучу бы возможностей долой; по улицам ходила бы, и все бы узнавали, приставали, заговаривали, фотографировали; соседи моим родителям все мозги бы проели, что уж они-то точно знают, чем все фотомодели с таких обложек в жизни занимаются и как на обложки попадают…

— Но что твои родители?

— А что? — насупилась Лида. — Они говорят, что я в свои годы не того хочу. Надо хотеть замуж за надежного человека. Но вот вышла бы я. И как бы тогда жила? Особенно, если такой «надежный человек» оказался бы в итоге свиньей и бабником. Откуда взять веру, что мой не окажется как твой?

Гата вздрогнула. Она не ожидала, что ее собственная личная трагедия расползется по знакомым людям так, что у молодой девушки исчезнет вера в мужчин; не думала, что ее затянувшаяся обида заставит Лиду опасаться и сторониться желаний заводить собственные отношения, в которых возможно повторение измены, которую пережила она, Гата, но не Лида!