— Жду тебя во дворе! Поторопись, — предупредил темноволосый паренек, выбегая из кельи. — Брат Мартин все еще спит. Навести его. Скорее!

Верф поднялся с кровати и в одних сандалиях вышел в коридор. Лампа в вытянутой руке разгоняла мрак. Кельи прислушников напоминали тюремные камеры и располагались глубоко под землей на третьем ярусе молельного комплекса. Здесь не было масляных светильников и внешних окон; лишь тот свет, который они приносили с собой. Верф шел быстро, и вскоре достиг тяжелой дубовой двери с решетчатым окошком.

Мартин и еще полдюжины прислушников из числа привратников жили в отдельных кельях и часто не слышали колокольчика брата-будильника, поднимавшего братию на утреню. Если новиций не вставал вовремя, будильник заставлял его проснуться и в качестве наказания за проявленную слабость вручал лампу, с которой тот должен был обходить кельи до тех пор, пока не найдет другого соню. Таков был старый обычай многих магорских кеновий, и горе тому, кто оставался последним спящим в очереди. С лампой он шел в базилику на молитву, где мастера назначали ему трудовую повинность, а вечером представал на обвинительном капитуле, где публично просил прощения у братии.

Убедившись, что Мартин по-прежнему сопит, Верф легонько растолкал лысого нарушителя и, невзирая на мольбы, вручил тому проклятущую лампу. Вернувшись в келью, он наспех заправил кровать и стал одеваться. Рядом на бочке, увенчанной квадратной доской, лежала его полуроба — алая хлопковая туника с просторным капюшоном и двойной кожаной перевязью поперек груди, и утепленная баска из овечьей шерсти. Одевшись, Верф аккуратно снял пояс, но только для того, чтобы застегнуть его поверх полуробы. Потом застегнул ремешки на жестких сандалиях, повесил на пояс загнутый кинжал, полагавшийся всем прислушникам, и, наконец, осмотрел форму на предмет грязи. Полуроба была далека от чистоты. За это тоже могли наказать, может быть, даже розгами. По части строгости, законы кеновии превосходили городское право и даже армейскую дисциплину. Об этом он, конечно, не знал, когда пять лет назад ступил в пределы обители с мечтами изучать заклинания и метать огненные шары.

Приведя себя в порядок, Верф затворил дверь и побежал по темному коридору, скользя пальцами правой руки по кирпичной стене. За время пребывания здесь он выучил каждый поворот, каждую ступеньку на пути к спальням и мог пройти их с закрытыми глазами.

Кеновия, где жили практики с прислушниками, имела богатую историю. Она стояла на вершине скалы, с трех сторон отгороженная от внешнего мира отвесной стеной и пропастью поперек. К вратам обители вел широкий арочный мост, под которым текла горная река, окруженная лесистыми утесами. Из всех сооружений, возведенных колонистами, этот мост считался старейшим на Миркхолде, на 107 лет старше гранитной стены «Боргосс», сложенной для охраны Майнрима. Что до Вальтерское ущелья, в котором располагалась кеновия, то оно было одним из первых мест, где появились поселенцы. В конце Промежуточного Цикла, в годы Северной войны на него случайно набрел отряд первопроходцев под предводительством некоего генерала Вальтера. Защищенное со всех сторон ущелье идеально подходило для строительства секретного хранилища. В нем, до поражения в Войне душ, король Уэстмара держал свою сокровищницу и святые реликвии. Потом крепость перешла в руки Ребара Святого, первого короля Магорцев. В 16 году свежеиспеченный король объявил Миркхолд колонией и отделил его от Вистенмарского герцогства, а саму крепость вверил новому губернатору, предварительно забрав оттуда все сокровища. Ныне в подвалах остались только боевой молот короля и доспех лорда Октавиона вместе с его вергальским клинком «Буревестником», а также малозначимые артефакты, сохранившиеся со времен Эпохи Троецарствия.

Первые месяцы Верф много раз спускался в подвалы, чтобы посмотреть на удивительные орудия и послушать историю их появления, но потом стал воспринимать существование дивных артефактов под боком как должное. В кеновии и без них было много странных и непонятных вещей, которые он мечтал изучить.

К несчастью, мастера разрушили эти мечты в первый же день, сообщив новициям, что практиками они могут стать как завтра, так и на склоне лет; главной же обязанностью прислушников являлось не изучение заклинаний и создание бол, а молитвы и работа. Каждый день и каждая ночь на протяжении пяти лет начинались одинаково. Любое действие в кеновии было строго регламентировано. Ложиться спать следовало с заходом солнца. Затем один раз подъем среди ночи на всенощную, где прислушники во главе с аббатом Виманом пели стихи из Огненного писания. Снова сон до рассвета, а потом утреня, после которой нужно было получить распоряжения от келаря и работать без маковой росинки во рту вплоть до полудня. После обеда все возвращались к работе или получали новые назначения. Затем, ближе к вечеру, часовой отдых — свободное время, которым прислушники вольны были распоряжаться по собственному усмотрению. Далее работа в скриптории, для тех, кто умел писать, или мелкие поручения от мастеров, как правило, связанные с пересчетом провизии или уборкой помещений. Потом вечерняя молитва и ужин, после которого до захода солнца прислушникам вновь дозволялось делать все, что заблагорассудится.

Взбежав вверх по узкой лестнице, Верф очутился в уютном дворике с четырех сторон отгороженном колоннадой с черепичной крышей. В кеновии таких было всего два — в правом и левом крыле. Оба были отведены под сад, где мастера-травники культивировали редкие растения. Здесь под аркадой его дожидался Дольф. Темноволосый паренек кивнул товарищу и вместе они зашагали через двор в сторону базилики.

— Опять робу извазюкал, — подметил Дольф, бросая короткие взгляды то на приятеля, то на грядки с целебными травами. — Нужно будет постирать.

— Сам знаю, что с ней делать, — проворчал Верф, на ходу отряхивая свисающую до колен баску.

— И это еще называют броней! — звонким голосом воскликнул паренек. — У крестьян одёжа и та крепче. Ты посмотри, что нам выдают! Разноцветные тряпки, которые можно палкой продырявить, посох, нож да пара ремней из тонкой кожи.

— Ты это к чему? — глядя под ноги, спросил Верф.

— Меня опять собираются отрядить депешей в Готфорд. Буду рисковать жизнью только потому, что у аббата с губернатором какие-то дела. Ты хоть представляешь от скольких монстров мне всякий раз приходится убегать? Я так до стези не дотяну.

— Хорошо, — в шутливой манере отозвался Верф. — Одним конкурентом меньше.

— Давай, смейся!

— Не сердись, брат. Мастера тебя высоко ценят. Благодари Нисмасса за то, что он даровал тебе быстрые ноги и верную руку. Если бы я мог так часто покидать эту темницу…

— Чего тут радоваться? Как раз из-за этих ног я все время на посылках. Что до верной руки, то ты не представляешь, каково это брить полсотни глоток ежемесячно.

Верф с благодарностью провел ладонью по щетинистой щеке. Дольф считался лучшим брадобреем в кеновии. Для сына рыбака он так искусно владел бритвой, что аббат иногда даже отправлял его в город к своему деловому партнеру Мариусу. Именно легкая рука брат Дольфа избавляла губернатора от лишнего волоса, в те дни, когда хозяин Готфорда ждал важных гостей.