— Как я тебя давно не видела, моя Верочка...

Мама гладит мое заплаканное лицо своими морщинистыми руками и улыбается, а у меня сердце кровью обливается, душа на части рвется, я сама себя готова бросить зверям диким на растерзание — как я могла отказаться от своих родителей, какой же неблагодарной дочерью я выросла...

— Ой, что это мы, — начинает суетиться мама, — стоим на пороге. Ты, наверно, устала, проходи скорее.

Я раздеваюсь и прохожу в квартиру. Здесь почти ничего не изменилось: ну обои новые, шкаф в прихожей... а дух прежний, родной, любимый... Как вор, украдкой касаюсь стен, мебели, узоров на зеркале — словно через прикосновение я заряжусь энергией, которую впитывала в детстве.

— Доченька, иди скорее сюда, — зовет меня мама с кухни, — мы с папой тут.

Папа... мне снова страшно, но я иду. Он сидит ко мне спиной, смотрит в окно... Со спины почти не видно изменений, произошедших в отце с годами...

— Здравствуй, папа.

Никогда не думала, что сказать два слова так тяжело. Мне невыносимо больно произносить их, каждый звук режет горло острыми лезвиями.

Отец не оборачивается долго, и когда он все же поворачивает ко мне голову, я, наконец, могу видеть, как изменился папа — передо мной глубоко старый человек, которой сильно страдает. Боже, неужели это все из-за меня?!

— Здравствуй, дочь, с возвращением.

Нет, мне не дожить до Божьего суда, я уже сегодня получила свое наказание — полные боли глаза моих родителей, этого простить себе я не смогу никогда...

Мама начинает накрывать на стол, смеется и шутит, папа молчит, а я сижу на краешке стула и не знаю, что делать.

— Верочка, а ты одна? — интересуется мама. — А где Олег и дети?

— С Олегом мы разводимся, а дети приедут чуть позже. Я хотела бы вас попросить, взять детей к себе. Добрый человек решил помочь мне в лечении, скоро я лечу в Америку на операцию. Ребят не с кем оставить. Да я и не знаю, вернусь ли обратно... Опухоль удалят, но реабилитация может занять долгое время... Вы приглядите за мальчиками?

Меня оглушает звон разбитых тарелок, которые мама держала в руке, и ее крик.

— Ты больна? — каким-то скрипучим голосом спрашивает у меня отец.

Его вопрос поражает меня. Я еще год назад сообщила, что у меня рак... Вика им разве не передала этого?

Видимо, нет.... В моей голове даже не возникает ни одной здравой мысли, ни одного подходящего слова, чтобы объяснить все родителям... Наверно, впервые я поступаю так, как должна была поступить — я просто им все рассказываю.

Это неправильно, это грубо и жестоко с моей стороны, вываливать на пожилых людей такую ужасную информацию, но это мои родители, это те люди, которые примут меня любой, потому что я не просто их плоть и кровь, я для них маленький, глупый ребенок, который просто заблудился в этом огромном мире и не знает, как жить...

Каждое слово из моего рассказа — это колотая рана, вроде и жить можно, но болит и ноет ужасно... Я говорю, говорю, стараясь не смотреть на родителей, потому что знаю: стоит мне увидеть их боль и все — сломаюсь и упаду. Просто осяду на пол и забьюсь в истерике... Самое страшное — понимать, что каждая морщинка, каждая пролитая слеза твоими родителями — из-за тебя... твоей глупости, недоверия, отчуждения... Только ты виноват в том, что родители быстро стареют, их годы уходят из-за твоей бесчувственности и эгоизма...

Папа слушает молча, только чуть бледнеет и сильнее сжимает руки в кулаки... Мама... она плачет. Тихо, почти не слышно, но поток ее слез бесконечен. Я плачу вместе с ними. Даже не так — плачет моя душа, исковерканная, изуродованная.

— Почему Вика вам ничего не сказала? – спрашиваю я родителей в конце своего нелегкого рассказа.

На кухне зловещая тишина. Мои папа и мама молчат. И только спустя какое-то время, отец произносит:

— Она не живет больше с нами. Год назад я выгнал эту шлюху из своего дома и больше не пущу ее даже на порог.

Потом он встает и уходит, а я с открытым ртом смотрю на маму — за всю свою жизнь я ни разу не слышала, чтобы отец хоть раз обозвал кого-то из своих детей плохим словом, а тут такое! Мама ничего не говорит, только смотрит на отца испуганными глазами. Она сама в шоке от услышанного!

Оставшись с мамой наедине, мы не которое время молчим, не зная, что сказать друг другу.

— Верочка, — нарушает тишину мама и присаживается со мной рядом, — этот Вэл... ты уверена, что он хороший?

Уверена ли я? Вот и момент, когда нужно точно решить сомневаюсь ли я в Вэле, или нет.

— Да, мама, я в нем уверена... Понимаешь, он хороший, от него тепло идет, он словно укрывает меня собой, оберегая от всего. Мне с ним хорошо, мне с ним спокойно, он единственный, кому я готова довериться... он хороший. Веришь?

— Верю.

На лице мамы возникает счастливая улыбка, отчего я невольно спрашиваю ее:

— Правда?

— Да, — мама берет мои ладони в свои, — ты говоришь о нем и светишься. Он, действительно, тот, кто тебе нужен.

— Спасибо, мам. Ты поможешь с ребятами? У них каникулы...