Но всё хорошо на бумаге. Когда первые этажи, в которых были расположены магазины, дышат огнём, а ты мечешься среди пылающего асфальта и оплавленных фонарей, когда сверху капают капли металла и сыплются осколки лопнувших стёкол, когда едкий дым застилает глаза, на чьи-то радужные теории тебе наплевать.

Сколько к войне ни готовься, она ужаснёт и размажет. В мирное время не выйдет представить войну. Она, как инсульт: вчера ты носился с внуками по лужайке, размышляя о том, сколь восхитительной может быть жизнь, а сегодня — лежишь на полу, лицом в омерзительной луже, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой…

Мы выбираемся на автостраду. Самое страшное позади. Мы не сгорели, не провалились в разлом, на нас не обрушилось здание. Скоро начнётся лес, а после — поднимемся в горы, где воздух станет совершенно прозрачным. Жаль, только на первый взгляд. В действительности, в нём полно радиоактивной пыли.

Снимаю с лица сделанную из рукава повязку — мокрую, с чёрным пятном сажи по центру. Отбрасываю в сторону. Облако снимает свою, мнёт в руках, а потом говорит:

— Кирилл, а из чего мы сделаем новую?

— Зачем? Дыма тут нет.

— А радиация? Пыль.

— С маской или без — смертельная доза. Но, если без — проще дышать, быстрее дойдём.

— Но ведь киберврачу, о котором ты говорил, будет проще нас вылечить, если в организм попадёт меньше активных частиц!

— Нет! — вру я девчонке. — Ему всё равно. Выбрасывай маску.

Облако закусывает губу, но подчиняется.

Она меня отчего-то побаивается — давно, с первого дня в Проекте.

Почему? Видит нечто ужасное? Скрытую от меня самого изнанку души?

Целая колонна автобусов. Одни на дороге, другие в кювете. Стёкла разбиты, из окон свисают тела.

Дети. У нас ведь курорт. В каком-нибудь лагере закончилась смена.

Шагаем мимо. Пытаемся не смотреть, но ничего не выходит.

Детские руки с чёрной полоской земли под ногтями и парящими над ней облачками, от нехватки в пище белка. Бурые дорожки свернувшейся крови.

Да, эти люди видели искры поярче моих, в момент, когда мезоны крушили их мозг и сетчатку. Скорее всего, сразу сошли с ума и ослепли.

Облако садится на корточки, обхватывает руками голову.

— Кирилл… Подожди… Сейчас…

В городе мы видели всякое, но там не было времени думать. Мы были как два биоробота, нацеленных только на выживание. В голове — лишь звенящая пустота.

Того, кто убил всех этих детей рядом нет, потому я срываюсь на Облаке:

— Но ведь, всеобщая смерть для вас не трагедия. Вы думаете: все они переродятся. В бактерий теперь, не иначе! И — всё сначала!

Она задирает голову.

Сколько во взгляде ненависти!

— А по-вашему, все отправились в лучший мир! Судный день, которого все так ждали, наконец наступил. Можно сказать, повезло!

Ещё чуть-чуть, и мы вцепимся друг в друга, как звери. Но, она берёт себя в руки:

— Хватит! Пошли!

Задираю голову.

Здесь уже нет клубов чёрного дыма, и я вижу, как высоко в мезосфере сияют частицы противоракетной защиты — будто яркие серебристые облака. Если бы не они, мы сгорели бы в термоядерном пекле. А так, с неба упали лишь кассетные мезонные заряды. Полгорода уцелело. Кончено же, без людей — мезоны легко проникают сквозь стены.

Серебристые облака… Защита оказалась картонной, ведь без разницы, от чего умирать, от ракет или мезонных бомб. Я же, стану теперь их поклонником. Почему бы и нет, раз обязан им жизнью? И жизнью любимой девчонки — которую, по совпадению, тоже звать Облаком.

Естественно, у неё есть и настоящее имя. Но участникам Проекта раздали другие: Солнце, Звезда, Метеор — и вышили их на форменных белых рубашках. Мне прозвища не досталось, просто Кирилл сократили до Кир. «У тебя и так отличное имя — короткое, хлёсткое, будто выстрел из лука!»

Жаль… Мне хотелось сделаться Ветром. «Ветер и Облако» звучит куда лучше, чем «Облако и Кир».

Впрочем, Облако по натуре своей — одиночка. А я навсегда запомнил тот разговор с отцом…