Всякая душа, хоть она, по слову Тертуллиана, и «христианка по природе», вследствие падшести своей склонна к засыпанию. Иногда новорожденный, если принять его как слово Господне, говорящее с нами из созданной Им плоти, способен разбудить ее. Он дается родителям как смутное откровение, как личностное обращение Бога к нам, на языке внеразумном, но внезапно понятном. Впрочем, чаще всего мы избегаем усилий, чтобы осознать его.

«Увиденность» Кем-то, запечатленность в «зенице ока» Божия – вот загадка первых дней жизни. Бог остается с нами и дальше, но не пересекает границ нашей свободной воли, однако в материнской утробе Он, держа нас во взгляде, творит. Во младенце, если мы обретаем способность к библейскому зрению, мы встречаемся с Богом глазами. Нас осеняют дела рук Его. Отрок, стряхнувший ранние годы, видит уже только себя, и через свое окрепшее, обособившееся самосознание— все остальное. А дитя живет, греясь, в отеческом взгляде, который теплится на нем. Лучший из воспитателей – тот, кому дано стать прозрачным для этого взгляда. Иными словами, умалиться перед ребенком…

…который несет в себе один из тех внятных нам, образных языков, на котором Творец общается с нами. Можно и смелее: он и есть тот язык, если сумеешь его выбрать (в человеке разумном все начинается с выбора), найти, расшифровать и услышать. Ты не веруешь текстам, обрядам, догмам, проповедям, посылаемым тебе знакам – прислушайся к речи Божией, записанной во младенчестве, может быть, сохраненной специально для взрослых Его чад. Самому ребенку не дано услышать ее. Слава его человеческого начала открывается ему через много лет, после бурь и натисков, «высот» и падений, сомнений и безысходности, но и вослед веяния тихого ветра (3 Цар. 19:12), пробивающегося сквозь заматерелость сердца.

До конца доверившись Промыслу, мы узнаем, что всякий человек существует задолго до времени, в котором рождается. Бог прокладывает для него путь через жизнь, лишь допуская – или благословляя? – влечение полов, «роковые узлы» взглядов, «судеб скрещенья» [38] , делая из двух тел плоть едину (Быт. 2: 24), в которой лишь два кандидата, избранные из многих тысяч, в темноте, но не в слепоте исполняют благословенную работу Господню. И утроба матери становится домом Божьим, и Бог произносит там: зачался человек (Иов 3: 3)!

И было ко мне слово Господне: Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде чем ты вышел из утробы, Я освятил тебя (Иер. 1: 4–5). Слово Господне – каким языком говорит? Пользуется ли оно алфавитом, чернилами, тростью, веянием ангельских крыл или иными звуковыми или смысловыми средствами, до которых мы еще не додумались? Бог говорит с людьми «извещениями сердца» [39] . Говоря, Он выходит из того, что Он есть в Себе, в то, что Он есть для нас. Для нас Он – любовь, которой Он мыслит и облекает мысли плотью. Разве не подразумевает пророк, что любовь Божия и мысль-речь о возникновении человека – одно? Образование человека в утробе и освящение его – единый акт как познания-речи-любви. «Не просто человека, но богодухновенного пророка, доносящего слово Господне», – возразят нам. Но пророк слышит лучше то, к чему остальные глухи, ибо откровение целостно, истина открывается людям с разной полнотой, но затрагивает всех.

Вера как любовь есть познание Бога, подобно тому, как я познан (1 Кор. 13: 12). Сии три суть едино. Детство, самое раннее, еще не погасшее в нас, есть событие, где мы можем узнать и познать себя в Боге, ощутить совершенную когда-то Его работу в нас – точнее, любовь, которая вошла в нас как мысль, взгляд и плоть и продолжает безмолвно трудиться.

Догадку об этом можно найти и в традиции ислама. В достоверном хадисе, который передается в сборнике имама Муслима, пророк Мухаммед рассказывает об этапах творения человека. Спустя 120 дней, говорит пророк, «Аллах посылает ему ангела. Ангел вдыхает в него душу» [40] .

Мы не участвуем в нашем возникновении, но Бог оставляет нам возможность осознать его. Надо уметь лишь ею воспользоваться, приблизиться к одному из тех очагов творения, мимо которых мы во взрослой жизни проходим, не обернувшись. Младенчество – это самый близкий, доступный каждому путь, когда мы, подобно Давиду и Иеремии, можем войти в мысль Творца о нас. «Войти в мысль» и откликнуться, раскрыть ее в потоке существования, находить ее отражения в предметах и лицах, нас окружающих.

Ибо и мысль Его есть Любовь, чье мышление совершается как таинство в материи мира, но прежде всего в устроении человека. Ему дано в этом таинстве соучаствовать: верой, разумом, особым зрением узнавать участие Бога в начале своего пути, слышать Слово, говорящее и безмолвствующее в нас в каждое мгновение бытия. Взаимодействие с Ним подсказывает нам, как научиться видеть и слышать то, что нам открывается, и как благодарить. Сохранять в себе следы или обещания Царства, начало которого сродни истоку нашего существования. Ибо: На Тебя оставлен я от утробы, от чрева матери моей Ты – Бог Мой (Пс. 21:11).

«Таинственно, как в первый день созданья…» [41] Память о первом дне нашего существования никогда не прояснится для нас. Речь вообще не идет о памяти, ни о той, которую хранит наш мозг, ни тем более о некой лирической «памяти сердца». Мы не можем и пытаться вспомнить то, что ушло, не коснувшись самосознания. Но возвращение к бессознательному началу жизни – один из путей возвращения к своему затерянному «я». (Когда-то это было открытием романтиков, патетическим прорывом к неосуществленной проекции себя в нафантазированное будущее.) О себе же самом «ребенок молчанье хранит» [42] . О нем знает Бог, а вслед за Ним, может быть, и подвижник, который развил в себе память о Боге, сумел справиться со своим «я», до неба вознесшимся, до ада низвергшимся (Мф. 11: 23; Лк. 10:15).