А Дима боялась. Сломать его. Не хотела и не смела на него давить. Ведь и так искалеченный, с кучей проблем. И тут она со своими обидами. Как-то совсем по-детски и по-идиотски.

Он имел полное право общаться со своим старшим братом. Звонить ему. Просить помощи. Это ей он не должен ничего. Ни нянькаться с ней, ни помогать в каких-либо делах.

Сколько она так молчала, Димка не знает, не считала, но показалось, будто целую вечность.

Ромка же рассматривал ее, все пытался придумать чтоб такое ляпнуть, чтобы она прекратила себя поедом грызть и улыбнулась. Так и не придумал.

Подошел ближе, втиснулся рядом на ту же ступеньку и обнял. Услышал всхлип и облегченный вздох.

— Прости, — повинился, поцеловал ее в макушку, — Нужно было тебе все рассказать, но ты бы отказалась, Дим. А брат реально может помочь.

— Я знаю, — хрипло выдохнула ему куда-то в шею, — Это ты прости. Я… мне… слишком. Для меня это слишком, Рома.

— Скоро все закончится, веришь?

Он обнял ее лицо ладонями и заставил посмотреть в глаза. Ромашка имел в виду, что все будет хорошо, в конечном итоге: все живы, счастливы, строят свою жизнь дальше. Но в Димкиных серых глазах видел абсолютно другой финал, — это пугало до дрожи в коленках. И пусть он извинился перед ней за скрытность, но он не жалел, что позвонил брату.

Ибрагим тот, кто сможет удержать эту сумасшедшую на самом краю, — Ромке такое не под силу.

***

Спустя десять часов, дом Шраймана.

Ну, что же, если для того, чтобы все решить ему придётся свою гордость засунуть в чью-нибудь задницу, Ибрагим это сделает, желательно, чтобы это оказалась задница Шраймана-старшего.

Ибрагим определенно упустил из виду какой-то факт, очень важный. Потому что Дима, на сколько бы профессиональным человеком она ни была, вчерашнего поведения постороннему мужчине не спустила бы с рук.

Что-то между ними есть. Это не романтические отношения между боссом и подчиненной. Нельзя сказать, что такой фортель его дорогая жена не может выкинуть. Как-то же они поженились, хотя между ними с самого начала все огнем горело, и никакие профессиональные рамки не спасали.

Так что он упускает? Рома ничего не рассказал, отговорившись тем, что это не его тайна и трепать языком он по поводу отношений Димы к Шрайману не будет.

Это Ибрагима бесконечно бесило. Так, что приходилось контролировать каждый свой вдох и выдох. Потому что не только Димка ходит по тонкому льду, но и он тоже устраивает своей выдержке офигеть какую проверку.

Для него, воспитанного на том, что женщину нужно беречь, холить и лелеять… было тяжело переломить себя дать Диме возможность заниматься отнюдь не женской работой. Он молчит о том, что с ним происходило, когда смотрел на ее тренировки, и предпочитал вообще этого не видеть и не слышать.

Вся его сущность, мужское естество стремилось к тому, чтобы Димку оградить, спрятать от всего мира. Но от самой себя не спрячешь никуда.

Эта хрупкая, на вид, женщина всегда стремилась к саморазрушительным чувствам. И Ибрагим подозревал, что любовь к нему, тоже в какой-то степени стала разрушительной.

Но он на своих ошибках учился. Потому сейчас входил в дом Игоря Шраймана с презрительной миной на лице, но не хватал за руки Диму, которая стояла в нескольких метрах от него, как бы ему сильно не хотелось притянуть ее в свои объятия.

Молча сцепит зубы и будет наблюдать за тем, как Дима двигается за спиной Шраймана, даже в этой чертовой «крепости», защищая этого гада от смерти.

Акт недоверия? Или так решила его за нервы подергать…, за вчерашнее?

Последняя мысль вызвала удовлетворение в душе, аж за грудиной потеплело. Его зимняя девочка! Конечно, она теперь и на его костях сплясать готова, ведь поняла, — он по глазам видит, что поняла его вчерашнюю выходку.

Ну что ж, тем лучше. Не придётся много и долго объяснять, что и к чему. Его Дима и так уже догадывается кто и зачем все это устроил, ему осталось только немного конкретизировать, вот и все.

Но внутренний страх за нее все равно не отступал. Одно дело, когда ты догадываешься сам, но до конца не уверен, и есть хоть какой-то шанс, что ошибаешься. Мизерный, хоть одна миллионная, но есть. И можно не думать. Не вспоминать. Это спасает рассудок от сумасшествия.

И совсем другое, когда неясные догадки превращаются в факты, а с ними трудно спорить. Нужно принять эту данность и смириться.

В этом- то Ибрагим и видел самую большую проблему. В том, что Дима, несмотря ни на что, откажется верить, и в конечном итоге все закончится очень плохо.

Ему придётся заставить ее, причинить боль. Опять. И возникает закономерный вопрос: а дальше что?

Сейчас он собирается в который раз разрушить ее мир, ее веру в семью, в любовь. Она оправится от такого?

Для него Зимин чужой, Марта тоже, но и ему самому хреново на душе от всего этого. Что уж говорить о Диме?!

Почему-то страх за нее не уходил, и с каждым сделанным шагом становилось только хуже и страшней. Холод полз по позвоночнику. Если бы мог, ушел бы отсюда, прихватив Димку с собой, и все, — плевать на других.