Теперь хлестает словами. Напоминая. Будто он когда-то сможет забыть, что говорил ей точно так же. И к чему это их привело?

— Уезжай из города, Ибрагим, мне твоя помощь не нужна, ты только помешаешь.

— Не будь такой самоуверенной, как я, Дима! — взревел раненым зверем, плевать, что могут услышать, — Мне есть, что тебе рассказать, и есть способ прекратить все раз и навсегда. Плевать тебе на себя, окей, — я это понял. А Шрайман? Ему ты не хочешь помочь? Или пусть и дальше живет со своим братом под охраной целого батальона бойцов, вздрагивая от каждой тени?

Ибрагим так и продолжал сидеть на полу. Вытащил шелковый платок из нагрудного кармана, вытер кровь из разбитого носа.

Дима хранила молчание, обдумывала его слова. Но что-то ему подсказывало, она согласится его выслушать.

Но не потому, что это Он, ее муж, предлагает помощь. А потому, что она хочет помочь Игорю Шрайману опять зажить нормальной жизнью, и забыть весь этот кошмар с наемными убийцами и попытками убить его самого и его брата.

Ибрагим думал, что ревновать сильней уже невозможно.

Ошибся. В очередной раз.

Почему эти братья ей так дороги, что переступила через себя, свою боль, ненависть и любовь к нему? Что в них такого особенного?

— Хорошо, Рома скинет твоим людям адрес, приедешь, обговорим все.

Никаких эмоций на лице. Снова отвернулась от него. Спряталась. Не видит и не хочет видеть, что и он тоже, рядом с ней все эти годы медленно умирал, истекал кровью. Без нее. Без сына. Один.

Его девочка никогда не отворачивалась от проблем. Никогда не уходила. Не пряталась. Не боялась его.

И что ему делать сейчас?

Одним предложением он может сделать ее самой счастливой. Нужно только сказать: Дима, наш сын жив.

Что он увидит тогда? Давно перестал верить в чудо. И Дима не остановится даже после того, что узнает. А может, и не поверит, пока своими глазами не увидит. Пока своими руками не обнимет.

Он ведь и сам до сих пор не верил. Несмотря на то, что держал в руках. Мог прикоснуться своими грубыми руками к тонкой нежной и сладко пахнущей коже.

Не верил до сих пор.

И сейчас ей рассказать не может. Ведь сорвется, потребует отвезти, показать, познакомить. А Ибрагим не в силах будет ей отказать. Просто не сможет.

И тогда точно можно ставить точку и заказывать гроб. Им всем.

Поэтому, ему ничего другого, кроме как согласиться с ее предложением, не оставалось:

— Хорошо, я сделаю как скажешь.

***

Никогда и никому Дима не признает, что ощущает в данный момент, и чего ей хочется на самом деле сделать.

Перед самой собой стыдно и страшно. Это ненормально- стремиться несколько лет к одной единственной вещи: жить, благодаря желанию отомстить. Ненормально. Где-то глубоко в душе она это понимала.

Но еще более ненормально и разрушительно, — это из-за одного нежного родного касания перестать хотеть все, к чему стремилась годами.

Ибрагиму стоило только появиться, и все летело к чертям.

Вся ее месть. Боль. Ненависть.

Отступало на второй план.

И важным, жизненно необходимым становилось другое. Руки, которые могут быть нежными и грубыми. Губы, что так привычно касаются чувствительной кожи шеи, вызывают мурашки и дрожь по телу.

Он сам становится важным.

Смещаются ориентиры и полюса. Центром вселенной в одно мгновение становится ее муж.

Для кого-то это правильно. И для нее когда-то тоже так было.

А сейчас- это презренная слабость, которую давно следовало в себе искоренить, да только как бы ни ненавидела, как бы не винила его во всем, не получалось.

Сердце разрывалось на части, сгорало в прах. Душа в ошметки, на куски. Все, льдом замороженное. Перемолотое с пеплом, и присыпанное щепоткой оставшейся боли.

Не видеть его. Не слышать. Не чувствовать.

Это спасение. Потому что, ничто не мешает ей двигаться к цели. Не сбивает с пути. Не отвлекает.

Как бы она хотела всадить ему нож в сердце, а потом себе пулю в висок, — и все. Конец. Ничего больше волновать не будет. Ни боли. Ни радости. Ни разочарований. Никакой тоски. Только пустота.

Это был бы лучший выход из возможных.

Но рука не поднималась. Собой рисковать могла сколько угодно. Но только не им.

За что ей такое наказание? Почему именно этот мужчина занозой в сердце прокрался, а потом занял все, что только мог?