Ему было душно, поэтому малыш был в смешных трусиках с Маквином и простой хлопковой майке. Он даже не пошевелился, когда отец взял его на руки. Только сонно вздохнул и недовольно причмокнул.

Ибрагим медленно сел возле жены, одной рукой держал сына, а второй поднял выше подушки и рукой подтолкнул Диму лечь.

Когда он положил ей на грудь этого сонного красавчика, жена всем телом вздрогнула и зажмурилась сильней. Слезы снова заструились по бледным щекам.

Он и сам бы позорно заревел, но у него было несколько дней, чтобы прийти в себя и осознать реальность такой, какая она есть сейчас. У Димы столько времени не было. Ее новая реальность начинается прямо сейчас.

— Открывай глазки, милая.

Она обняла сына, прижала к своей груди. Он обнял их обоих сразу, смотрел в лицо жены, хотел увидеть ее глаза. Но она их зажмурила еще крепче.

— Я боюсь… — она не говорила, хрипела, — Я так боюсь, Ибрагим!

— Чего, малыш?

— Что это сон. Я не хочу, чтобы он кончался. Не хочу! Не выдержу!

Он глубоко вздохнул, поцеловал ее в висок.

— Нашего сына зовут Илай, и он очень красивый. У него карие глаза и вьющиеся волосы, — он шептал ей в волосы, а сам не мог отвести взгляд от спящего сына, — И это не сон, милая, это наш с тобой сын, которого мы держим своими руками.

Дима медленно открыла глаза. Правый все еще плохо видел, но ей и этого было достаточно.

Она держала в своих руках самое большое сокровище, самое дорогое, самое бесценное.

Ее сын. Маленький. Хрупкий. У него вились волосы, и они были светло русые. Соболиный росчерк бровей, как у его отца, тонкие губки матери. И немного вздернутый забавный носик.

Он сладко сопел, лежа у нее на груди. Дышал там спокойно-спокойно. Будто нет опасностей, нет бед. Есть только маленький Илай, спящий на груди свой мамы.

У нее из горла вырвался хрип, но она тут же отвернулась к мужу и заглушила его в надежном плече. Ее руки задрожали, и она боялась, что разбудит сына. Но тут же сильные руки мужа накрыли ее подрагивающие ладони и крепко сжали, даря покой.

Она смотрела на своего сына и не могла оторваться от него. Глаза жгли слезы. Страшно было поверить, что все это правда.

Отошли на дальний план все проблемы, боль, непонятки.

Все стало неважным.

Только ее руки на маленьком теле.

Смешные трусики с мультяшной говорящей машинкой и светлая майка в полосочку.

Как тут можно было не влюбиться?!

Не забывайте добавлять роман в библиотеку и подписываться на автора! Оставляйте свои комментарии, мне это важно, спасибо!))

ГЛАВА 18

Россия, где-то в Сибири. Сейчас.

За окном бушевала стихия, шел сильный ливень, где-то вдалеке гремела гроза. На улице за каких-то пару минут стало пасмурно и темно, воздух пропитался предгрозовым напряжением. По крыше дома барабанил дождь, и Дима, стоя у окна слушала эту мелодию звуков.

Ей казалось, что этот дождь непрерывным потом смывает что-то и с ее души. Ту темноту и тот холод, что не давали раньше нормально дышать.

Этот дом находился где-то вдалеке от цивилизации, вокруг только лес, и весна, которая начала наступать в этих краях как-то рановато, но все же.

Время будто замедлило свой ход, замерло, давая ей возможность прийти в себя, осознать до конца, что жизнь совершила крутой вираж и повернуть обратно невозможно. Ей никто не даст такого шанса, да и сама Дима возвращаться к прошлому не имеет ни малейшего желания.

Но оставались вопросы, с которыми стоило разобраться до конца, раз и навсегда оставить их в прошлом, что ничто больше не смогло влиять не только на ее будущее, но и на будущее ее сына.

Эти недели, что они живут здесь, были странными.

Никакой связи с внешним миром, кроме охраны и приезжающей домработницы и садовника.

Огромный дом для трех человек, один из которых совсем крошечный и абсолютно беззащитный.

Она часами могла смотреть на Илая. Просто сидеть и наблюдать, как он играет в манеже или как смотрит развивающие мультики.

Просто смотреть и любоваться.

Когда смогла самостоятельно вставать и передвигаться, ей уже не требовалась помощь Ибрагима, чтобы подойти к сыну. Теперь она могла никого не просить принести его к ней или помочь ей дойти до него.

Она сама могла идти, пусть и опираясь на стены и перила, но идти к своему мальчику в любой момент.

Когда он тихо сопит в своей кроватке, или же когда плачет потому, что споткнулся и упал, ударившись коленкой о пол.

Каждая его слезинка, каждый его крик… они ранили хуже, чем пули или ножи. От этих ран не существовало обезболивающего, эти раны не могли зажить и оставить просто рубец.