Слезы полились по лицу Калвин.

Халасаа, ты не узнаешь это? Это туника жрицы Антариса! Твоя мама пришла из Антариса!

Как ты? — лицо Халасаа было пустым, а потом его озарило понимание.

Твоя мать и сестра не умерли, — Калвин сжала его руки. — Они вернулись в Антарис, — она перевернула их руки, чтобы свет озарил их запястья. Метки у нее на коже выдавали в ней дочь Тарис, три луны — серп, половина и полная. Такие знаки были вытатуированы на запястье Халасаа, почти скрытые за завитками, что змеились по его руке и груди.

Отец выбрал мне эти знаки, — тихо сказал Халасаа. — Их не знают среди Древесного народа.

— Он выбрал их в память о твоей матери, — прошептала Калвин. — Нашей матери…

Сестра.

Брат.

Калвин и Халасаа смотрели друг на друга, будто видели впервые. Калвин спросила:

Как звали твоего отца?

Халви. А твою маму?

Калида.

Одинокая луна плыла по небу, их тени двигались по полу пещеры, а они сидели, глядя друг другу в глаза, словно там были ответы на все вопросы. Наконец, не говоря, они встали, взяли друг друга за руки и закружили по комнате в радостном танце.

* * *

— Вы абсолютно уверены? — спросил Траут. Они с Калвин сидели на шкурах у костра.

Калвин была даже рада повторить историю, хоть уже рассказала ее Дэрроу и Тонно.

— Моя мать Калида убежала из Антариса, когда ее сделали жрицей. Годы спустя она вернулась с ребенком.

— С тобой.

— Да. Но она заболела по пути и умерла в ту же ночь. Она не сказала, где была, и кем был мой отец.

— И ты думаешь, что это отец Халасаа?

— Халви сберег тунику и заколки, и они из Антариса. Наверное, принадлежали Калиде. И Древесный народ избегал Халасаа еще и потому, что его мама была из Голосов. Это не должно быть причиной, но… — голос Калвин стал тверже. — Мой народ тоже остерегался меня, потому что мой отец был Чужаком.

— Но почему она ушла? Почему принесла тебя туда?

— Нам с Халасаа было около года. Калида и Халви понимали, что я родилась с Голосом, а Халасаа — нет. Мы думаем, что я всегда могла говорить мыслями, просто вспоминал об этом только при встрече с Халасаа. Калида и Халви, наверное, хотели, чтобы меня растили среди поющих. Я не могла выучить все песни среди Древесного народа, — Калвин слабо улыбнулась. — Лиа сказала, что Калида была одарена многим, но не чарами. И она понесла меня в Антарис. Но цена была высокой.

— Это еще Мика не знает! — завопил Траут. — Калвин, если бы твоя мама не умерла, она вернулась бы в Дикие земли?

Калвин опустила взгляд.

— Не знаю. Решение было ужасно сложным. Ей пришлось бы бросить меня или Халасаа с Халви.

«И все ради того, чтобы я изучила чары, — подумала она. — А теперь мой дар пропал, и все было зря. Если бы мы с ней остались в Диких землях, я не была бы разлучена с Халасаа, и родители были бы живы, и все мы были бы вместе».

Эти мысли вызывали боль в сердце. Но она не жалела, что выросла в Антарисе, узнала ритуалы сестер и их уважение к чарам. Если бы она не жила там, то вряд ли встретила бы Дэрроу и других друзей, не побывала бы в приключениях, не научилась бы другой магии.

Калвин с шоком поняла, что воспоминания о чарах уже не причиняли боль. Робко, словно трогая больной зуб, она задела свои чувства. Боль еще была, но там была и радость, и благодарность. Траут, Тонно и даже Кила никогда не узнают того, что знала она: ярость и силу в ее голосе и теле, чистую радость, ощущение правильности, когда она была едина с песней, и их соединяли чары, песнь Великой силы, Богини.

«Мы поем, но поют и о нас», — вспомнила она слова Марны, и она впервые начала понимать значение.

Она пошевелила поленья в костре.

— Халви всегда говорил о нашей маме и обо мне с любовью и печалью. Он понял, что она умерла, и решил, что умерла и я. И лишился радости жизни. Как только он научил Халасаа всему, что знал о Танце Становления, он умер. Халасаа не смог ему помочь.

Калвин притихла, думая об отце, умершем от горя, о матери, которую не знала, которая пожертвовала жизнью ради нее.

— Так в тебе кровь Древесного народа, — Траут робко посмотрел на нее. — И всю ту магию ты могла делать… поэтому?