Жизнь такая штука, что спорить с ней на равных могут либо гении, либо дебилы. Вот Наруга и не спорила, живя сегодняшним днём при полном равнодушии к дню завтрашнему. В завтра она не верила со всей убежденностью человека, лишившегося необходимости отвечать на базисный для разумных вопрос: к чему я стремлюсь? И расплата причиталась ей по заслугам — мрачно поздравила себя Наруга, скривившись от презрения к своему нынешнему положению. Это, конечно, непревзойдённая дурь, но она отчего-то всегда верила: такое с ней никогда не случится. Нет, вот с кем угодно, но только не с лучшим ликвидатором прославленной — в определённых кругах — конторы папаши Блуфо. Целых десять лет она держалась на верхушке рейтинга. Не в одиночку, понятно. Но своей удачей её ребята были обязаны ей, что и признавали безо всякого. Папаша Блуфо чуть ли не удочерил везучую оторву, жёстко и педантично ставя на место её недругов. Наруга и хотела бы, да не могла себе позволить дать слабину — собственные же псы растерзали бы её на месте.

А ведь она отнюдь не тварь бессердечная. И матушка у нее была женщиной достойной, уважаемой. Её семейство — среди прочих — заправляло всей жизнью на Аттике. Свою первую планету Европейская лига заселяла с помпой — на этой планете собрались все самые отъявленные консерваторы Европы. Многие сразу же взялись сочинять себе родословные — едва ли не от спартанского царя Леонида. И как только уживались придурки? Впрочем, в итоге ужились, состряпав из обрывков различных менталитетов нечто более-менее удобоваримое и фундаментальное.

Матушкин «загул» на том фундаменте не фигурировал. Будь он хотя бы с кем-то «приличным», а не с «этим дикарём», явившимся на великую Аттику из какой-то космической дыры, мама бы отскочила. Даже на воспоследовавший «залёт» закрыли бы глаза — с кем не бывает? Но недостойную дочь убрали подальше с людских глаз. Правда, ребёнка отнять не решились — знали, кого вырастили на свою голову. Матушка устроила форменную революцию с элементами членовредительства. Оба её инициативных братца даже лечились после стычки с бесстыдной девкой, поправшей честь семьи. Та легко согласилась с формулировкой. И отбыла строить самостоятельную жизнь на одну из планет Мусульманской лиги. С университетским дипломом врача это не составило проблем. Университеты Аттики котировались — выданные там дипломы были в цене.

Гравитация на Азимаре, что приняла блудную аттиканку, была двойником того, с чем матушка выросла. Её двухметровый рост не мозолил глаза, а благочинное поведение пришлось по вкусу местным блюстителям морали. Что до религии… Вопросы религии аборигены ставили лишь перед теми, у кого та религия была — атеисты их мало интересовали. Настаивать на присоединении к правоверным никому не приходило в голову — прибрежный элитный курортный городок возблагодарил Аллаха за свалившегося на голову отличного врача. Всё устроилось и пошло своим чередом.

Про отца малышки Нурул — как все упорно именовали сероглазую девочку — в их доме никогда не говорили. Однако весьма скоро маленькая умница поняла: человек он непростой и далеко небедный. Матушка как-то при случае упомянула, будто не знала тягот обычной девчонки, попавшей в её щекотливое положение — с такими на Аттике не церемонились. Пропавший возлюбленный оставил ей такую кучу денег, что заткнулись даже самые ярые критики нравственности. А она, родив дочь и перебравшись на Азимару, зажила здесь жизнью почтенной… чуть ли не вдовы. Во всяком случае, в детстве Нурул не ощущала на себе тяжести клейма обычного ублюдка — мусульмане таких тоже не особо приветствовали. В их курортном городке матушка слыла одной из богатейших персон, что заменяло ей многое. И защищало также от многого.

Кроме одного: когда какие-то группировки Мусульманской лиги в очередной раз что-то там не поделили, от их городка остались дымящиеся развалины. И пепел матушки в сожжённой дотла больнице. Жителей населённого пункта вовремя эвакуировали, но она не могла бросить десяток раненных пилотов истребителей, попавших в её операционную прямо из боя. Она просто не умела бросать пациентов

— Опять зависла? — хмыкнула скучающая рядом Ракна.

Её персональное умозрительное койко-место стыковалось с Наругиным. Тот факт, что бывших подельниц держали в опасной близости друг от друга, отнюдь не воодушевлял. Ещё один признак торжества правосудия: нам всё равно, как содержать стопроцентных смертниц. Вас уже нет, и все предосторожности до смешного излишни. Сами смертницы помалкивали, дабы не нарываться на ненужную справедливость в этом вопросе. Доживали отпущенное им время по соседству в состоянии призрачной свободы на отведённых квадратах пола. И старались не нарушать границу между квадратами даже кончиками пальцев. Дремавшие в стене силовые ремни не любили подобных нарушений внутреннего распорядка тюрьмы. Совершенно не понимали шуток и не умели распознавать нечаянных огрехов: врубались без предупреждения, опутывали и держали мёртвой хваткой, припечатав к стене.

Торчать же в вертикальном положении без крайней нужды им с Ракной противопоказано. Здесь, на Словене — центральной планете Славянской лиги — гравитация солидная, отчего местные сплошь коренастые коротышки. Миники, как таких называют во всех лигах. При задвухметровом росте Наруги самые высокие словенцы ей в соски дышали. Ракна на полголовы ниже, но тоже выглядит гоблином в царстве воинственных карликов. Две высокорослые дочери планет с низкой гравитацией — чистокровные максики — представляли собой довольно комичное зрелище среди своих охранников. Но те не находили это смешным. А если и посмеивались, так лишь над тем, как две рослые коровы еле таскают ноги по их благословенной планете.

Им смешно, ей смешно — Наруга скрипнула зубами. Душа нелегко, но быстро смирилась с тем, что её скоро разнесут на атомы. Нет, она была не прочь пожить ещё. Ей было всего тридцать — в сущности, и повзрослеть-то не успела. Надеялась, что впереди у них с Наругой ещё, как минимум, полвека… Душа смирилась со смертью, но продолжала упорно надеяться на лучшее — неистребимая дура!

— Хлебни, — посоветовала Ракна.

Она пристально пялилась на подругу. И демонстративно покачивала в руке контейнер с безвкусной асептической водой. Наруга кивнула. Села, протянула руку к стене, затребовав положенный на день рацион. Раздаточное окно отворилось и выдвинуло щуп с контейнером. Наруга брезгливо отпила треть, а остальное аккуратно запечатала и отставила — водой тут не разбрасываются. Следующую пайку автомат выдаст нескоро, а здоровье не лишнее даже накануне собственной казни.