Вроде бы всё сходилось: оба водоёма — у берров и у Ари — невелики, идеально круглые. На всех трёх островах Кунитаоши и во всех трёх котловинах этой планеты, образующих равнобедренный треугольник. Рыба и другая живность в озёрах не водится. А зверьё не забредает на их берега, за исключением известных случаев, когда их туда загоняло что-то или кто-то. Ари превратились в оборотней, попав на планету Кунитаоши немногим позже катастрофы на Проклятой планете. Правда, на свой лад: в наказание за грехи их отправили на съедение чудовищам. Что те и сделали, породив невиданный прежде вид мутантов. Разведчики с кадетами очнулись на берегу в кольце здоровенных чёрных игл после такого же обеда монстров.

Кто и как их прикончил, помнилось смутно. Плазменники с момента высадки на планету замолчали навеки. Атаки монстров, слетевшихся на кучку неведомой закуски жадными мухами, отражать было нечем. Но они как-то добрались до котловины. Там пробились к защитному — так им показалось — кругу конических столбов, стоящих вкривь и вкось. И тут планета продемонстрировала гостям своё подлинное лицо. Уродливые гиганты вдруг стали активно уменьшаться и просачиваться внутрь кольца. Людей просто задавило массой умирающих от их рук и ещё живых тварей.

А потом они начали приходить в себя. И каждый знакомился с самим собой заново — хорошо, хоть друг друга не позабыли. Первым совершил открытие курсант Дитмар, когда за кругом игл появился какой-то гигантский урод. Он плотоядно зачавкал ошеломляющей пастью треугольной башки. Забил по земле парой длинных хвостов. Дит завопил, прыгнул из центра круга к самым иглам и вдруг стал терять очертания. А потом просто исчез. Спустя минуту, двухвостый монстр поперхнулся и тряхнул башкой. Попятился назад, взбивая тёмный песок взбесившимися хвостами. Немного покуролесил, крутясь на месте и взбрыкивая шестью лапами. Прильнув к иглам, инструкторы пытались разглядеть, где там, в этой свистопляске их Дит. Толи сожрали его, толи втоптали в песок. Но курсант пропал, как не бывало.

А потом угомонившийся монстр приковылял к столбам и… Бывают ситуации, когда собственные глаза не вызывают доверия. Но все они увидали то, что увидали: Дит появился рядом с чудовищем прямо из воздуха. Обрёл чёткие границы и предстал перед опешившими наставниками с друзьями в первозданном виде. Постоял, напряжённо оглядываясь, будто впервые увидал эту чёртову котловину, а затем просто пролез между иглами и плюхнулся на песок. Дальше за дело взялись разведчики, поэтапно выясняя, что они такое собой теперь представляют. Словом, на обеих планетах налицо одинаковые источнике трансформации животных, неизвестно кем созданные. И невесть что, на самом деле, творящие. Вот только оборотней-то они налепили различных. Или это лишь на первый взгляд?

— Пусть и так, — поразмыслив, высказался Бробер. — Пусть девчонка и права. Да вот только, кто ж отважится испробовать на собственной шкуре? Могу и я, да что толку?

Он зарос бородищей чуть ли не до самых глаз. Под бровями могло уместиться по детскому кулачку — глаз почти не видать. Статью он не уступал своему вожаку — разве в плечах поуже. И был всего на пару лет моложе. Бывший мехатроник широчайшего профиля Бронислав Марецкий тяжелее прочих принял своё новое существование в роли идиотского оборотня. Да ещё при отсутствии шансов заниматься любимым делом. Первобытная механика — как он называл единственно возможные технические достижения на планете — его бесила. Лишь многолетняя привычка быть членом своей команды не позволила Броберу давным-давно сквитаться с жизнью. К тому же честно исполнить свой долг, когда пятеро разведчиков решили любой ценой увеличить свою команду. Виталия-Витбера он произвёл на свет, скрепя сердцем. Но сын хоть сколько-нибудь примирил несносного ворчуна с жизнью. Теперь старый Бробер был предметом горячего почитания поселенцев, которым помогал обустраивать жизнь поболе прочих берров. А его Дубль-Бро был любимцем всей детворы.

Ему и впрямь не для чего рисковать — поздно. Он никогда больше не станет отцом — не горит желанием. А вот молодым было что терять. И Гетбер — смутно понимая, что от них с Наругой сейчас зависит что-то очень важное — решительно попёр на наставников:

— Я готов.

— А если сдохнешь? — раздражённо поинтересовался Кобер.

За свои сто сорок шесть химик необозримо широчайшего профиля Конрад Брух научился осторожности и приобрёл скверный характер. Акери со всей пронзительностью ощущала: этот человек до сих пор не простил себя за рождение сына, хотя ценил его превыше жизни всей стаи. Подобные чувства не свойственны таким, как он, и Кобер в глубине души признавал себя сумасшедшим.

— Значит, сдохну, — бесстрастно согласился Гетбер. — Всё равно это не жизнь. А если у других получится? Я не стану ждать. У меня нет времени.

— Бабы, — раскатисто вздохнул Бробер, копошась в окладистой бороде. — За них стоит побороться.

— Я тоже это сделаю, — преспокойно заявил Риг, накрыв своей лапой маленькую ручку, безвольно лежащую на столе.

— Понятно, что сделаешь, сынок, — покосился Бробер на безучастное личико Ари. — Если она родит тебе сына и не умрёт, это спасёт всех. А почему бы и нет? — оживился Бробер, оценивающе разглядывая приобретение кадета. — Она ж тоже оборотень. Хотя и нелепый. Тоже дело: с деревьями сращиваться.

— Всё, что можно изменить, изменить можно, — поведала Акери очередную многозначительную бредятину.

— Расскажи толком, — недовольно проворчал Гетбер.

Она рассказала. Как сумела. Но этот её лепет поняли все.

— Слышь, майор, так может, их всех и отпустить? — задумчиво предложил Бробер. — Раз уж такое важное дело, так и делать его надо с толком.

— Пусть идут, — прогудел Нутбер. — Поможет, хорошо. Не поможет, всё останется, как было. Если родится хотя бы один берр, уже радость. Понятно, если мать выживет.