Солнце скрылось за горизонтом, отчего все стремительно погружалось в темноту. В соседских домах уже горел свет. Они оба заметили, что напряжение как-то подозрительно оставалось нестабильным, что можно было понять по тускнеющему освещению. Интернет работал плохо, не говоря уже о телевидении, которое изредка издавало какие-то скомканные звуки, а затем сообщало, что сигнал отсутствует. И если полчаса назад был небольшой дождь, на который никто не обращал внимание, то сейчас этот дождь сплотился с ветром и с силой обливал каждый дюйм города. До полдесятого ночи Элинор сердечно надеялась, что погода утихомириться, но все оставалось прежним, поэтому она молча лежала на диване, укрывшись пледом, пока Август пытался дозвониться до своей бабушки, которая упорно не брала трубку.

— Бабуля не берет трубку, — сообщил он, тревожно пытаясь позвонить ей в тринадцатый раз. Его пальцы непроизвольно стучали по дивану, что раздражало Элинор, пытающуюся успокоиться. — Я поеду к ней в больницу.

— Что? Прямо сейчас? — девушка мгновенно подскочила, непонимающе взглянув на Августа. — Ты идиот? Ты хоть знаешь, сколько аварий случается в такую погоду?!

Он ничего не ответил, проигнорировав даже осуждающий взор девушки, встал с дивана и пошел в сторону выхода.

— Август.

Он обернулся. Элинор выглядела хмурой, ее брови огорченно опустились, а глаза блестели немой просьбой. Он не рассматривал ее как целое или как части, не обращал внимание на тело или черты лица, чтобы не создавать прочный образ в его голове. Она была лишь возмущённым голосом, светлыми закрученными прядями и живым говорящим взглядом. И больше ничем в его мыслях.

— Останься, — тихо попросила девушка, коря себя за такое слово в адрес Августа, которого так ненавидит. Но ей было действительно страшно находиться одной в большом доме во время грозы, когда на улице уже стемнело, а свет постоянно мигал; телевизор не показывал ни один канал, и Интернет открывал страницу в течение пяти минут.

— Черт, ты ужасная эгоистка, — он цыкнул, тяжело вздохнул и отвернулся куда-то в сторону, мотая головой. — Моей бабушке может быть действительно плохо, а ты просишь остаться с тобой, чтобы тебе было не так одиноко?! Как можно быть такой?!

В конце концов, кажется, атмосфера стала настолько напряженной, что свет погас не только в доме, но и во всем районе. Скорее всего, ветер где-то оборвал провод.

Элинор погрузилась в темноту и потеряла Августа из вида. Она испугалась еще сильнее, чем когда упала в пруд. Что если парень уже ушел? Что если она останется одна здесь? Эти мысли вынудили Элинор вскочить с дивана и нащупать руку парня, взявшись обеими ладонями за его локоть. Она не видела лицо Августа, и очень зря: оно отражало изумление, сердитость и… непроизвольную улыбку, вызванную тем, что он все-таки был прав: Элинор боится.

Ее ладонь была холодной и влажной, несмотря на то, что девушка недавно грелась под пушистым оделяем. Теплая крепкая рука парня приятно обжигала кожу, пробуждая в ней необыкновенное чувство спокойствия, которое присуще только Элинор.

— Август, стой, — потянула она обратно, когда парень все равно собрался выйти за пределы дома.

— Пожалуйста, Август!

— Отцепишься ли ты от меня наконец? — он вздохнул громко, но в темой тишине вздох будто отдался эхом в груди девушки.

— Я боюсь темноты, доволен? — фыркнула она. — Доволен? Мне страшно. Мне очень страшно, Август.

— Я ничем не могу помочь тебе, увы, — парень предпринял попытку освободиться, но Элинор прижалась к нему еще сильнее, даже не задумываясь о том, насколько они были близки в тот момент. Она чувствовала своим боком, как поднимается и опускается живот Августа при дыхании, как напряженно вздрагивают его мышцы, когда Элинор проводит холодной ладонью по руке, как его взгляд, едва ловящий очертание девичей фигуры, все же окутывает ее странным, будто сомнительным презрением.

— Я помогу тебе, если ты поможешь мне, — заявила Элинор. — Моя мама работает в больнице. Если я свяжусь с ней, то спрошу о твоей бабушке, так что тебе не придется никуда ехать.

— Ты не помогаешь мне, ты помогаешь себе, — однако, Август все-таки перестал пытаться покинуть девушку. Он стоял неподвижно, почти не дышал, словно желая услышать частое дрожание девичьего сердца. Элинор поняла, что больше нет необходимости удерживать парня силой, стоять рядом с этим «мудаком» и умолять его, втаптывая в грязь собственную гордость… но почему он излучал такой приятный аромат безмятежности и мужского одеколона? Разве бывает так, что хочется сбежать и остаться подольше с одним человеком?

— Почему вдруг замолчала? — голос Августа осел бархатной вуалью на уши Элинор. Она сглотнула, собираясь ответить, и прежде чем с ее уст слетели тихие слова, он расслышал, как разъединились ее карминные губы, застыв в неуверенности.

— А что? — в этой фразе плескалось безобидное лукавство, созданное легкой улыбкой. — Из-за моего милого голоса расползаются приятные мурашки по шеи, да?

Он хмыкнул и неожиданно взял руку Элинор, поднесся к шее, ее тонкие пальцы нехотя медленно коснулись тонкой атласной кожи.