Цветущие ветки, качаясь, начали изображать детский калейдоскоп с постоянно меняющимися гипнотическими узорами. На какую-то долю секунды на их фоне проявилось раздражённое лицо Никифоровой, которую сменил озабоченный и грустный Гриша. Почему-то именно его появление Василису раздражило больше всего, она отвернулась от джунглей, и пересела так, чтобы была видна только медленно текущая вода.

Но и неторопливые струи складывались в какие-то непонятные фигуры: вот вроде бы как девица с развевающимися волосами верхом на дельфине, за ней несётся яхта с поднятыми парусами, чтобы, натолкнувшись на камень, расплыться бесформенным пятном, а за перекатом отрастить себе три головы и длинный гребенчатый хвост.

Вздохнув, девушка отошла от берега на середину земляничной поляны, удобно устроилась под неизвестно откуда взявшимся дубом, посадила на колени спрыгнувшую с ветки Ликси и, поглаживая нежную шкурку, наконец-то попала на второй уровень сна — без видений, лиц и мыслей, в долгожданное спокойствие.

Просыпалась Василиса постепенно, поднимаясь от уровня к уровню: чёрный, серый, опаловый, жемчужный — и вот она опять на земляничной поляне. Напротив сидит Тави и, щурясь от солнца, переместившегося на другую сторону горизонта, с сочувствием говорит, почему-то по-французски:

— Это надо же было так умотаться! Ну, пусть спит, время пока есть.

На мгновение чёрная кошачья морда превращается в лицо незнакомой седой дамы, которая улыбается Василисе и лихо подмигивает. Как раз в этот момент из-за ствола раздаётся топот, потом треск ломающегося дерева, и оттуда высовывается голова Миха, бешено вертящего глазами. Тави приподнимает верхнюю губу и грозно шипит:

— Базиль, вот куда ты лезешь? И опять перила сломал!

Мих отвечает извиняющимся громогласным шёпотом:

— Да я в прошлый раз их просто плохо прибил.

Даже во сне осознав, что уровень бреда начал зашкаливать, Василиса открыла глаза и рывком села на кровати, нечаянно стряхнув на пол пригревшуюся на животе Ликси.

За дверью кто-то топтался и громко сопел. Василиса протёрла глаза, затащила обратно на одеяло кошку, которая оскорблённо дёрнула шкурой, и молча обвилась вокруг запястья, потом пригладила волосы и чуть хрипло спросила:

— Пап, это ты? Заходи.

Отец, как всегда, стремительно ворвался в комнату, крикнув куда-то назад:

— Вот видишь, она проснулась!

Повернувшись к дочери, он внимательно оглядел её и бодро заключил:

— Экая ты бледная и тощая. И спать здорова — чуть не на сутки отключилась. Ну, ничего, откормим, загорим и отоспим.

Он вернулся к двери и виновато добавил:

— Я понимаю, что мы тебя совсем забросили. Устала там одна? Может, ну его, этот институт, перебирайся сюда, а уж мы того…

Василиса бодро отозвалась:

— Нет, я лучше — этого. Иди уже, я сейчас спущусь.

Шумно протопав обратно и ругнувшись по поводу отломавшейся балясины, отец обстоятельно отчитался перед Ким, что дочка сейчас будет, а кондиционер нужно отрегулировать, потому что девочка хрипит, и блинчиков хорошо бы пожарить, а то её ветром унесёт. Потом наступила тишина, и Василиса с завистью подумала: — Целуются.

Встав, она быстро переоделась в любимую сказочную юбку, после некоторых раздумий вытащила с полки красную майку на тонких бретельках, и пошла на запах блинов. Судя по заставленному блюдами, мисками и плошками столу, отец явно собирался откормить её за один раз.

К счастью, двух жадно съеденных хрустящих роллов с восхитительной начинкой и каким-то кисло-сладким соусом оказалось достаточно, чтобы успокоить отцовские чувства, и Василиса обрадовалась, что не будут пичкать. Дальше она только пробовала по крошечке от каждого блюда, оперативного пододвигаемого Ким, и в итоге объелась так, что еле смогла встать.

За окном что-то затарахтело, и отец оживился:

— О, бабушка за тобой транспорт прислала. А я уже хотел Оззи просить…

— А Оззи — это кто?

— Да знакомый здешний, француз. Я тебе с ним ещё деньги передавал. И в аэропорту он предложил тебя встретить — я ведь писал — только ты с этими байкерами от него удрала. А Оззи — это прозвище, говорит, что в молодости от Оззи Осборна фанател, вот и прилепилось. А так-то он то ли Ксавье, то ли Морис.

Отец рассмеялся, а Ким напряглась:

— Ты, что, с каким-то сомнительным типом бабушкины монеты передавал?

Василиса поддержала:

— Мне он тоже не очень понравился. Смотрел так противно, оценивающе…