Отец отмахнулся:

— Да ладно, никакой он не противный, и не подозрительный, нормальный бизнесмен. Он у меня уроки серфинга брал, и как-то мы понравились друг другу, потом в баре пару раз поболтали. Ладно, Вась, собирайся, поедешь с неподозрительным вьетнамцем, лично бабушкой выбранным.

Василиса прихватила рюкзачок, в котором были припрятаны сказочные монетки, немного подумав, уложила туда и раковину, и вышла на улицу. Ким догнала и сунула девушке пакет:

— Здесь несколько бутербродов и вода. А то у бабушки разное настроение бывает, может к столу и не пригласить. И если что — сразу звони.

Вид транспортного средства Василису не обрадовал: потрёпанный мотобайк, на которых в основном рассекает местное население. Лица водителя под тёмным забралом было не рассмотреть, и сам он был мелкий, по комплекции напоминающий подростка. Молча протянув Василисе запасной шлем, он еле заметно кивнул отцу, вышедшему за калитку, и рванул с места.

Дорогу она не запомнила — после рыбацкой деревни и достопамятного ручья они мчались по каким-то еле видным лесным тропинкам, как показалось девушке — целую вечность. Остановившись перед воротами живописной и обманчиво хлипкой ограды, парень посигналил, и лихо въехал между едва приоткрывшихся створок. По типичной вьетнамской деревушке он ехал медленно и как-то торжественно, и плавно затормозил перед обычной хижиной.

Василиса уже привычно слезла на землю, подумав, что многовато у неё в последнее время мотоциклов случается, и поднялась на крошечную терраску — скорее, даже не террасу, а просто навес над небрежно сколоченным помостом. В тени, у самой стены, скрывалось широкое бамбуковое кресло-качалка с массой подушечек. А в кресле восседала холёная седая дама неопределённого возраста — в лёгких брючках, свободной шёлковой рубахе, с идеально уложенными в художественном беспорядке волосами и вызывающим маникюром. И лицо у неё было очень знакомое — не далее, чем этой ночью приснившееся.

Дама покровительственно улыбнулась и приветствовала Василису на идеальном, хотя и немного старомодном французском, с явным оттенком иронии в голосе:

— Ну, здравствуй, внученька. Как говорят местные, наконец-то дракон посетил дом скромной креветки. Давненько не виделись.

Василиса мгновенно разозлилась и ответила таким же тоном:

— Здравствуйте, бабуля. Драконом меня ещё не обзывали, да и вы на креветку не очень похожи, скорее — на акулу. Или мурену. А виделись мы недавно — всего лишь сегодня ночью. И мне очень интересно, что и вы, и вся эта толпа в моём сне делали.

Дама удивлённо приподняла брови, с некоторым трудом встала, и открыла неказистую дверь в дом:

— Ну, если ночью меня и остальных видела — заходи. А делали мы — понятно что, за тобой присматривали, и всяких разных ненужных отгоняли, а то много желающих. Хм, мурена, говоришь…

Пройдя вслед за хозяйкой через скудно обставленную, и какую-то демонстративно-этническую комнатушку, Василиса миновала следующую дверь и ахнула: она оказалась в огромной комнате, явно находящейся в роскошной вилле. Стены, мебель, картины, светильники — всё словно сошло со страниц глянцевого журнала, откуда-то из раздела «Десять самых дорогих домов в мире».

Дама устроилась в очередном кресле-качалке, указала Василисе на странный недодиванчик рядом, и обаятельно улыбнулась:

— Как говорится в романтических произведениях, давай начнём с начала. Меня зовут Мари-Анна, ты можешь называть, как тебе удобнее — Мари, Мария Михайловна, или просто бабушка.

— Думаю, что Мари будет лучше всего: Мария Михайловна на французском звучит по-идиотски, а для «бабушки» я пока никаких причин не увидела.

— Основная причина — то, что я действительно твоя бабушка. Двоюродная. Вернее, пра-пра, то ли в четвёртом, то ли в пятом поколении.

Василиса попыталась сосчитать, сбилась, и бестактно спросила:

— Если в пятом поколении — то сколько же вам лет? Сто? И двоюродная бабушка — это как?

Бабуля легкомысленно махнула холёной рукой:

— Да что эти годы считать! Но если тебе так интересно — я родилась после Парижской всемирной выставки. А твоей прямой пра-пра была моя родная сестра.

Василиса попыталась вспомнить историю — вроде бы что-то в школе проходили — и удивилась:

— Выставка — это на которую «Рабочего и колхозницу» возили, в конце тридцатых? Тогда только один раз «пра» получается.

— Ах, если бы я была столь юна! Нет, дорогая, это была самая знаменитая в выставка в истории, тысяча девятисотого года.

— Тогда получается, что вам…

— Я уже сказала, нечего годы считать. Сколько ни есть — все мои. И все они были прекрасны! Да и молодильные яблоки пока ещё помогают.

— Но у нас в роду вроде бы французов не было, только русские.

Старуха устроилась поудобнее, позвонила в колокольчик, и перед ней тут же материализовались две хрупкие вьетнамки: первая пославила на стол огромный поднос, заставленный чашками и мисочками с фруктами, а её двойняшка — строгий белый фарфоровый чайник. После одобрительного кивка обе исчезли, а сопровождавший их огромный серый кот остался и вопросительно уставился на девушку.