Шрифт:
— Правда? Ты хочешь отдать мне настоящего Тануки? Они ведь только в семьях живут, из поколения в поколение…
— Как они там в Японии живут — не знаю, а этот просто по лесу бегал. И думаю, что оставалось бегать ему не очень долго, очень уж сладкий, да, лапочка, — и она пощекотала пузико занятого едой зверька, — А откуда ты, дядя Мирон, про японскую нечисть знаешь?
— Да какая же это нечисть, — обиделся Мирон и тоже почесал мохнатый животик, — а знаю от Горо, переселенца, он с партнёром на рынке трактир открывает со своей и италийской кухней. Вот он и рассказал. Ну, сакэ ихнее нам здесь ни к чему, а вот с пивом попробуем, пиво у меня не всякий раз хорошее выходит. А что, по крепости — пожалуй, не намного слабее будет, чем их бурда.
Тануки доел пирожок, аккуратно сгрёб упавшие крошки в лапочку, забросил их в рот и, потёршись о Василисину руку, отправился вслед за сюсюкающей тёткой Анисьей — обследовать свои новые владения. Василиса облегчённо вздохнула, но вдруг сообразила, что ей-то общаться с молодым енотом было не очень нужно, а вот трактирщику — придётся. Дядька Мирон её сомнения отверг с ходу — уж как-нибудь разберутся, а если что — и Горо с радостью поможет, да и брательник его ногомашистый не откажет.
Не успела Василиса опомниться от новостей о столь стремительно зародившейся дружбе народов, как была усажена за стол, на котором без всякой скатерти-самобранки появилось невероятное количество яств. По хищному взгляду тётки Анисьи было понятно, что сопротивляться бесполезно. Покоряясь судьбе, она придвинула к себе первую плошку, с домашним сыром, незаметно хлопнув себя по животу, где гадко хихикала спрятавшаяся от посторонних глаз Ликси.
К удивлению девушки, внезапно у неё проснулся просто зверский аппетит, и она, перепробовав практически всё, включая неизменные пироги, просто отдыхала, ни о чём не думая, отодвинув все мысли о венценосной тётке, самозванном женихе и своём новом статуса на потом. Вот доберётся она до Лисса, отдохнёт, и попробует в этой фантасмагории спокойно разобраться. Ну, почему никто ничего до конца не рассказывает? Всё какими-то урывками, ну, как тут понять.
Тётка Анисья принесла чай и блюдечки с вареньем, и убежала по делам. Василиса, разгребая ложечкой клубничное, и выискивая самые красивые ягоды, лениво обвела глазами зал и с удивлением обнаружила, что он пуст — только в дальнем углу за маленьким столиком виднелась закутанная в тёмные покрывала фигура, а перед ней — две деревенские девицы, с открытыми ртами внимающие неразборчивой скороговорке.
Забежавшая на минутку проверить гостью трактирщица объяснила, что это гадалка из города приехала на заработки. Вот уже третий день трудится, а толку для трактира — никакого: девицы-то и бабы табунами ходят, только ничего не заказывают. То ли дело, когда Ренар выступает, иногда и пиво заканчивается раньше, чем песни.
Василиса, вспомнив методы земных заведений, тут же посоветовала, чтобы гадалке разрешалось работать только при условии, что её клиентки будут заказывать чай. Да не простой, а какой-нибудь экзотический, дорогой и, желательно, максимально противный на вкус — мол, иначе гадание не сбудется. Идеально подойдёт Лапсанг Сушонг, он наверняка есть у китайских купцов — девушка аж передёрнулась, вновь ощутив привкус плесени, соединённый с ароматами скипидара, копчёной рыбы и грязных носков, которые преследовали её чуть ли не неделю после давней чайной дегустации.
Тётка Анисья вдохновилась идеей, ушла на кухню и там принялась кого-то распекать за скудоумие, а Василиса стала отрешённо перебирать события последних дней, поэтому вздрогнула, когда прямо над ухом зазвучал приятный голос с лёгким акцентом:
— Добрый день, давно хотела с тобой познакомиться. Была уверена, что в трактире объявишься, вот второй день здесь и сижу.
Подняв глаза, Василиса увидела смутно знакомую черноволосую и черноокую девицу в богатом восточном платье, которая как раз закончила стягивать с себя бесформенный балахон. Усевшись без приглашения за стол, она налила себе чая, придвинула блюдце с вареньем, и заметила:
— А мне больше вишнёвое нравится, хотя и его с нашими персидскими сладостями не сравнить.
Василиса, которой девица сразу не понравилась, в обсуждение сладостей вступать не стала и сухо поинтересовалась:
— А вы кто? Не помню, чтобы мы встречались. И зачем вам со мной знакомиться?
Под майкой зашебуршала Ликси, передвигаясь наверх, а нахалка тем временем, поедая варенье, с демонстративной приветливостью ответила:
— Как зачем? Должна же я посмотреть на стерву, которая у меня любимого отняла.
Василиса так удивилась, что уронила ложечку. Пока она, нагнувшись, нашаривала её под столом, вишнёвое варенье закончилось и сумасшедшая принялась за яблочное. На всякий случай отодвинув своё клубничное подальше, Василиса столь же приветливо поинтересовалась:
— И кто этот любимый?
Девица аж взвилась:
— Так ты порушенным судьбам счёт потеряла, если даже не понимаешь, о ком речь.
Василиса заговорила успокаивающе, как с тяжело больным человеком, подпустив в голос подслушанные у Ренара интонации:
— Не понимаю, потому что никого ни у кого не отнимала.
— Не понимаешь? Не отнимала? Да ты даже говоришь как он, его голосом!
— Так ты — Айгуль, — сообразила наконец Василиса, вспомнив красавицу, с которой разговаривал певец.
— Значит, вы меня с ним обсуждали!
— Никого мы не обсуждали, я просто видела тебя, когда вы с ним по яблочку разговаривали.
— И я тебя видела, как как он на тебя смотрел — тоже. А когда тебя выбросили из тридесятого царства — нужно было сразу это сделать — он как взбесился, со мной даже не разговаривал, и сразу уехал. К тебе, да?