В итоге я и мама согласились оставить их наедине.

— Мам, как он? — когда мы оказались в коридоре, поинтересовалась у родительницы, она-то скрывать от меня ничего не будет, в отличие от отца.

— Как всегда, крепится, от моей заботы отмахивается. Для него нет ничего хуже, чем показать свою слабость и немощь. Врач говорит, что показатели в норме, но риск есть. Так что, как дальше будет — одному богу известно.

На лице — вселенская усталость, мама тонко чувствовала любое состояние отца, словно связаны они крепко-накрепко не просто брачными узами, а толстой пуповиной. И друг без друга — не выжить.

— Если нужно чего, говори — я привезу. Только бы он поправился. — Голос дрогнул, на глазах выступили слезы. Ради своей семьи я готова на все, так что фиктивный брак — слишком маленькая плата.

— Рита, — взяла меня за руку мама, — сейчас всем нам нелегко. Мы оказались в сложной ситуации, но и это можно пережить, если вместе. Этот фиктивный брак… я была против, дочка. Деньги деньгами, а жить с посторонним человеком под одной крышей, делить с ним горести, радости — это совсем другое. А потом я подумала о тебе, о Кирилле. Ты его так любила, не замечая ничего и никого вокруг…

Договорить она не успела, дверь палаты распахнулась, и оттуда вышел Костя.

Через час я и Костя, заехав в супермаркет за продуктами, вместе готовили ужин. Оказалось, вместе веселей. Да и Костя отличный повар. А вот у меня с приготовлением пищи дела обстояли печально. Так что сегодня на кухне руководил он, а я была на подхвате.

Мы вспоминали детство, забавные ситуации и волей-неволей в них незримо присутствовал Кирилл.

— Знаешь, возможно, если бы он не умер, мы сейчас сидели на этой кухне втроем… — повертев в руках бокал с вином, грустно произнесла я.

— Не сидели бы, — отрезал Костя, залпом осушив бокал.

— Почему?

— Потому что эта история с грустным концом, как ни крути, и никаких «если бы» быть не может.

— Да ты реалист, — отставила бокал, а потом неожиданно задала самый невероятный и глупый вопрос из всех возможных: — Кость, помнишь, наш поцелуй, ты ведь знал, что мне нравится Кир… почему?

Костя взъерошил свою многострадальную шевелюру и дал туманный ответ:

— А мне тогда хотелось, чтобы Кир понял, что теряет. Но он не понял… — покачал головой и встал из-за стола. — Спокойной ночи, Рита.

— Спокойной ночи, Костя, — переспрашивать, что он имел в виду, я не стала. Когда-нибудь сам обо всем расскажет.

***

Выходные подкрались незаметно. Дом Радомирского находился за городом в небольшом элитном поселке. Там обитали все сливки нашего города: мэр, депутаты, бизнесмены.

Коттедж Петра Игнатьевича по меркам данного общества был скромным. Всего два этажа, небольшой сад, бассейн, сауна. Внутрь нас проводила домработница — женщина средних лет в черном строгом платье.

— Петр Игнатьевич попросил показать вам вашу спальню, сам он отъехал по делам, — отрапортовала женщина, и мы направились за ней на второй этаж.

Радомирский, насколько мне известно, жил один. Жена его обитала в Италии, а единственная дочь устраивала свою жизнь в столице.

— Вот ваша комната, — объявила она.

— Спасибо, — кивнула я, и женщина, объяснив, где ее можно найти, если понадобится помощь, удалилась.

— Вот это жизнь, — протянула я, разлегшись на огромной двуспальной кровати в позе морской звезды.

— Чему ты так радуешься? — непонимающе уставился на меня Костя, опустив сумку на пол.

— А чего грустить? На дворе лето, мы в шикарном доме, папа идет на поправку, — сумбурно перечислила я причины своей радости. Борисов посмотрел на меня взглядом психиатра на своего подопечного, уверяющего его в том, что он Наполеон.

— Я хочу немного поработать, разобрать кое-какие бумаги, если хочешь, можешь прогуляться по участку или поплавать в бассейне. — Костя был в своем репертуаре. В чем-то они схожи с моим отцом — ни дня без отдыха.

— Ага, триста раз, переодевайся и вместе прогуляемся, — скомандовала, хватая шортики и майку и направляясь в ванную, чтобы переодеться.

Борисов, конечно, что-то возразил мне в ответ, но кто его слушать собирается? Это с Кириллом этот номер не прошел бы, а Костя другой…

— Кирюш, мы сегодня идем в «Нарцисс», ты мне обещал, возражения не принимаются, — протараторила в трубку счастливая до невозможности в предвкушении замечательного вечера.

Он молчал, и от этого молчания веяло каким-то могильным холодом.