Я стояла у него за спиной, и мы встретились взглядами в огромном зеркале. Он смотрел в упор и говорил совсем не то, что хотел. Уж я-то его вычислила в два счета.

— Да, есть такое дело, — не стала ни о чем спрашивать у него — если захочет, расскажет.

— Насчет того, что было в лифте… Прости… не удержался. Давно мечтал об этом.

Я положила руку ему на плечо. Затем прижалась щекой к спине, слушая сердцебиение, будто бы хотела убедиться в том, что оно там, внутри — живое, теплое.

— Правда? — еле слышно произнесла.

Костя немного вздрогнул под моей щекой. Близко. Слишком близко. Надо бы еще чуть-чуть ближе. Под кожу, внутривенно, чтобы навсегда. Сейчас, здесь, завтра и до конца дней.

— Да. Никогда себя так глупо не чувствовал. Будто эротоман какой-то с навязчивой фантазией, — растерянно пробормотал Борисов, а я, глупая, ловила каждое слово, тесно прижавшись к нему и отсчитывая стук его сердца.

Говори, говори… Я помолчу. Только ты не молчи, пожалуйста…

— Рита, Костя, вы там утонули, что ли?! — за дверью раздался недовольный голос папы. Разочарование сразу настигло меня.

Я оторвалась от Кости и вылетела из ванной. Он направился следом, наверное, подумав, что я чокнутая. Да, Костя, ты прав. Так и есть.

Иначе просто невозможно объяснить такую резкую перемену настроения. То отталкиваю его, что есть силы, требую рассказать правду, уличаю во лжи, сомневаюсь. А потом, как сейчас, сдаюсь и просто наслаждаюсь его присутствием. Качели: вверх-вниз, вверх-вниз. Безудержное счастье сменялось разочарованием, страхом и болью. Вот только есть вероятность не выдержать подвешенного состояния и сорваться, упасть. Потому что в любом случае — надо стать двумя ногами на твердую почву. Однако каким образом: плавно остановив качели и спрыгнув, или выпрыгнув и больно ударившись, — выбор за мной.

— Рита, бери пример с Кости, смотри, как он ест — загляденье, — проворковала мама.

Я закатила глаза, вяло ковыряясь в тарелке со спагетти. Стол действительно ломился от яств, мама была искусным кулинаром. Жаль, что мне не передался ее талант к готовке. Готовить я умела, но вот так, чтоб пальчики оближешь — нет.

— Ну, начала кудахтать, им же не по пять лет, — недовольно проворчал отец.

Он любил иногда легко пожурить родительницу за чрезмерную опеку. «Был бы у нас пацан — вырос бы хлюпиком», — сетовал частенько отец. Хотя еще когда мои родители только поженились, как мне неоднократно рассказывала мама, папа настаивал на рождении дочери. Так что был на седьмом небе от счастья, когда на свет появилась я. И имя он мне тоже выбрал. Маргарита — жемчужина[2]. Драгоценность, тщательно спрятанная на дне морском в раковине моллюска. Не холодный металл, а красивое округлое образование различных оттенков. Не так-то просто его извлечь, зато насколько прекрасно оно выглядит — не броско или вычурно, а красиво в своей простоте.

— Пап, мы с Костей вам с мамой путевки в санаторий купили. Тебе требуется отдых и хороший уход. А там все составляющие — и врачи, и оборудование, опять же лес, горы, — объявила я, зная, что родитель наверняка будет против. Он не любил чувствовать себя немощным.

— Конечно мы поедем. Правда, Леша? — с нажимом произнесла мама, стрельнув в сторону отца предостерегающим взглядом.

— Как-то это все… — начал «старую песню» родитель.

— Дядя Леша, там очень хорошие врачи-кардиологи, плюс ко всему санаторий находится действительно в живописном месте. Вы не пожалеете, мы еле путевки достали. Желающих знаете сколько! — принялся увещевать Костя.

— Хорошо, спасибо за заботу, — сдался папа, хватая строго-настрого запрещенный мамой пирожок с мясом.

Она хотела было отнять у него пирожок, но родитель не растерялся и быстро затолкал его в рот и, как ребенок, показал маме дулю. Она же отвесила ему легкий подзатыльник.

— Тебе диету соблюдать нужно, бестолочь.

— Ритуля, спасай, я скоро окочурюсь с ее диетами, — взмолился ко мне родитель, прожевав пирожок. — А я жить хочу, жареного мяса хочу, борща наваристого со свининкой, сальца с чесночком, — мечтательно протянул несчастный.

Костя подавил смешок, с самым наглым выражением лица и без зазрения совести уплетая мамины фирменные бризоли.

Мама с папой слегка повздорили, но потом нашли общую тему для обсуждения и объединились для осаждения нас вопросами.

— У тебя есть сын, Костя? — невинно поинтересовался мама, затем встрепенулась, засуетилась, подливая Косте в стакан компота.

— Мне бы тоже об этом хотелось узнать, так сказать, от первого лица. Чтобы не было недопонимания, — суровым тоном сказал папа.

— Есть, — односложно ответил Костя. Наивный, думал, что сможет так легко отделаться.

— Почему ты нам ничего не говорил? Сколько ему лет? Кто его мать? Она твоя подружка? — засыпала вопросами бедняжку маман.

Костя замешкался. Я решила вмешаться.

— На то были причины, родители Кости не признают в Тимуре своего внука.

Я посмотрела на Костю, он же смотрел куда-то в сторону и только руки, сжатые в кулаки, выдавали его истинные чувства. Неприятно и больно говорить об этом. Я положила свою руку на его сжатый кулак, слегка погладила кончиками пальцев — кулак мгновенно разжался. «Потерпи немного, я с тобой» — вот что значил мой жест.