Под влиянием очаровательной Ларисы Петровны – преподавателя гистологии – записываюсь в студенческий кружок, беру, вернее – получаю, тему «Регенерация мышечной ткани». Что-то конспектирую в библиотеке, не задумываясь, зачем мне это нужно. Делаю доклад на заседании студенческого кружка. Спустя годы вижу, насколько важно для начинающего специалиста участие наставника в любом деле. Метод проб и ошибок как форма смирения, конечно, тоже имеет свои плюсы, но больше для духовного роста, нежели профессионального обучения. Поэтому практический совет: воспитывать своё чадо именно в этом духе, молиться об обретении истинного наставника в любом деле. В следующей книге поговорим об этом подробнее!

Господь послал мне некоторое послабление: пригодился мой опыт занятий в секции настольного тенниса. Вместо дебилизирующих уроков физкультуры два раза в неделю посещаю секцию на базе института связи (своей секции у нас не было), выступаю за свой мединститут на городских соревнованиях. Изредка бывают санитарские дежурства в клиниках по вечерам всей группой. Весело и интересно. До сих пор в памяти старые стены клиник, построенных ещё в довоенные годы, тёплый затхлый аромат и сырость подземных переходов между терапевтическим и хирургическим корпусами с загадочными ответвлениями и аппетитным буфетом.

Аккуратно раз в неделю «женихался»: посещал в бассейне клиники травматологии-ортопедии свою школьную «кралю» И. Мои визиты сильно смахивали на свидания «по долгу службы». Избранница особого интереса ко мне не проявляла, терпела и позволяла поболтать с собой. На следующий год она поступила на педиатрический факультет, я продолжал наведываться домой. Её проницательная мама Валентина Павловна, похоже, симпатизируя мне, с сожалением бросала в мою сторону понимающие взгляды. Чувствовал – не светит мне здесь ничего, но настырно продолжал прошибать лбом эту бетонную стену, пока не получил известие о близкой свадьбе И. с парнем из её группы Олегом. Не скажу, чтобы меня эта новость убила, скорее наоборот – почувствовал какое-то облегчение: конец неопределённости, просто и легко, привычно проглотил очередную горькую пилюлю. В душе сохранялось трепетное чувство романтической любви на всю жизнь до самого последнего времени.

Попытки обрести замену И. в сердце успехом не увенчались, хотя были какие-то чувства, похожие на трепетную любовь, к одногруппницам Свете Г., Ире А. Но всё это было совсем не то! Возможно, моя реакция на отвержение по типу «ну и пусть, а я всё равно вам докажу; ещё горько пожалеете, госпожа, о своей ошибке» давала мне силы ещё настырней вгрызаться в изучение медицины.

Перед 2-м курсом нас снова вывозили на сельхозработы в деревню с метким названием Пролейка. Здесь, уже не столь напуганные возможностью исключения из института, мы иногда позволяли «пролить» в своё нутро обменянный на картошку в деревне самогон вприкуску с испечённой на костре картошкой под песни с гитарой. Был тариф «бартера» с местным населением: ведро картошки – трёхлитровая банка молока, два ведра картошки – бутылка самогона, три ведра – русская баня. Условия были, конечно же, достойнее, чем в «Коммунаре», тем паче, что рядом с нами жили и работали старшекурсники. Как ни странно, наши студенческие вечеринки были весьма целомудренны: всё на уровне игривых взглядов, песен хором и плясок на дискотеке. Конечно же, кто-то и тешился в гламурных похождениях, только это не было широко распространено.

В Пролейке я обзавёлся «дежурной» дамой сердца – ПО ТРАДИЦИИ, тайно от неё и без претензий на взаимность. Наташа М. училась на параллельном потоке. Случайно ли, но она, как и моя школьная «невеста» Марина, попала в сферу внимания старшекурсника, и, по-видимому, он «воспользовался случаем», так что «моя дама» днём на картофельной борозде была далеко «не в форме» после ночных приключений.

К третьему курсу у меня стали вырисовываться контуры моего будущего места в медицине. Рамки учебного курса перестали меня устраивать, и постепенно начал формироваться собственный образ врача-практика. В нём главное место принадлежало научным знаниям, мануальным навыкам и естественным способам лечения, доведённым до уровня высокого мастерства и филигранного искусства без зависимости от технических достижений и высоких технологий.

На третьем курсе я стал посещать научный студенческий кружок на кафедре пропедевтической терапии. Немалую роль в этом сыграл преподаватель нашей группы Евгений Иванович Селезнёв. Педагог и клиницист с большой буквы, просто обаятельный человек, он как никто другой соответствовал моему идеалу врача. Выстукивание, выслушивание, ощупывание, расспрос больного были возведены им в ранг культа в хорошем смысле этого слова. Обходы и демонстрации больных превращались в увлекательный и захватывающий детектив в расследовании преступных действий болезни, а беседа с больным – в театральную миниатюру и вместе с тем в урок любви и сострадания. К сожалению, у Евгения Ивановича не было студенческих исследовательских тем. Мне досталась тема «Острая сердечная недостаточость и отёк лёгких» у другого руководителя. Им стал коллега Евгения Ивановича – Семёнов Вадим Алексеевич. Он уступал моему кумиру в преподнесении материала, был непоследовательным, но по уровню энтузиазма и энергии был даже выше. Впоследствии Вадим Алексеевич возглавил кафедру терапии в Саратове. Часами высиживал я в областной научной библиотеке, выискивая материалы по теме. Это было захватывающе. Однако, к сожалению, всё опять-таки закончилось докладом теоретического материала на студенческом кружке. Ещё раз возвращаюсь к теме важности мотивированного и целенаправленного поиска наставника и профессионального интереса в любом деле. Какие колоссальные потери несли и несут наше здравоохранение и государство из-за отсутствия упорядоченной системы профотбора, профмотивирования и спецподготовки наиболее одарённых Господом специалистов!

Следующей ступенькой в науке была работа на кафедре неврологии. Божиим промыслом моим научным руководителем стал Алексеев Геннадий Николаевич – сын того самого маминого «спасителя» нейрохирурга Николая Ивановича. Мне поручили изучать отдалённые последствия стереотаксических операций при эпилепсии. Дали адреса больных, которых оперировали в 70-х годах в Куйбышеве в учреждении, которое называлось почему-то «физинститут» (судя по всему – клиника неврологии и нейрохирургии мединститута). В нём же, кстати, оперировали и мою маму. Я писал письма прооперированным больным со всего СССР и, получая от них ответы, анализировал их. Результаты я доложил на студенческой научной конференции. Было интересно, но вместе с тем глубоко в душе оставался без ответа вопрос: при неплохой теоретической базе стереотаксического метода почему такие скромные результаты? В большинстве случаев припадки через некоторое время возобновлялись.

Подводя итог сказанному, отметим, что это были мои первые соприкосновения с МЕДИЦИНСКОЙ НАУКОЙ. Необходимо было пройти непростую школу подготовки и защиты кандидатской диссертации, чтобы понять, насколько зачастую ЭФЕМЕРНА И ЛЖИВА эта область деятельности. Ярлыки кандидата или доктора медицинских наук никоим образом не должны затмевать критику и расслаблять нас, если ГОСПОДЬ БЛАГОСЛОВИЛ НАС СТАТЬ ПАЦИЕНТАМИ. Скорее наоборот – этот факт должен настораживать нас. Вероятнее всего, перед нами – амбициозный теоретик, способный нанести реальный вред нашему здоровью, нежели сердобольный и искусный ВРАЧ.