Не менее тяжким испытанием стала для меня ИПОХОНДРИЯ с подозрением у себя олигоурической стадии хронической почечной недостаточности. Были похожие симптомы, в связи с чем я многократно измерял у себя суточный диурез, сдавал мочу на общий анализ. Однажды увидел, как поликлиническая санитарка, воровато оглянувшись, бодро выливает принесённые пациентами и поставленные на столик баночки с мочой в общее ведро. «Что Вы делаете?!» – недоумённо воскликнул я, выходя из своего укрытия за углом. «Не тваво ума дело!» – буркнула хитрая тётка и нагло вылила содержимое ведра в унитаз. Это ещё больше обострило мои сомнения по поводу достоверности моих обследований. Пережив атаки своей психастенической дереализации в школе, затяжные приступы ипохондрии, без которой, кстати, редко у кого из студентов-медиков обходится, но по-прежнему находясь под влиянием лисофобии (страха сумасшествия), я решил практиковать где-то рядом с психиатрией, но не внутри неё самой.

Такой областью виделась мне неврология. Хотя, безусловно, в этой сфере медицины как нигде ощущается фатализм и «рок судьбы», поскольку настоящие неврологические болезни типа рассеянного склероза, наследственных прогрессирующих миопатий, ДЦП, сирингомиелии, бокового амиотрофического склероза, инсультов радикально не излечиваются. В связи с этим обстоятельством я уволился со «скорой помощи» и стал совмещать учёбу с работой медбратом в отделении неврологии. Интересовался больными, читал литературу. Поскольку коллектив был исключительно женским, состоящим преимущественно из одиноких дам, кроме заведующего отделением Иосифа Моисеевича Ц., я попал под всецелую заботу прекрасного пола. Однако Господь уберёг меня и на этот раз от блудного греха. Хотя не совсем…

В отделении состоялось моё знакомство с пациенткой Олей К. У неё были своеобразные приступы типа истероэпилепсии. Она была прилипчива и назойлива, а мне трудно было отказывать ей во внимании. Как-то пригласил её на концерт авторской песни в дом культуры «Звезда», где на потеху моим одногруппникам у неё произошло несколько малых приступов, но они-то об этом не знали. Со стороны было забавно наблюдать, как я оказывал заботливое внимание своей «баскетболистке», как они её назвали между собой, поскольку Оля была выше меня ростом. Девушка работала в паспортном столе. Однажды каким-то образом мы оказались у неё в комнате в общежитии, и я как мог старался соответствовать роли любовника, а она играла роль привлекательной дамы. Это было ужасно! Вспоминаю со стыдом! Потом (прости меня, Господи!) я стал её всеми силами избегать, хотя она писала мне письма и даже однажды приходила домой.

Промысел Божий заключался, похоже, в том, что через Ольгу я познакомился с замечательным, творческим, талантливым врачом Владимиром Анатольевичем Соловьёвым, занимавшимся электро– и акупунктурой и владевшим электропунктурной диагностикой. Я многому у него научился, и мы продолжаем дружить до настоящего времени.

В то же время вспоминаю ещё одно нелепое «любовное похождение». Мы познакомились с ней… во время операции в отделении микрохирургии клиники ортопедии. Она подрабатывала санитаркой в операционной. Находилась на каникулах после окончания… 9 класса. Звали её Света. Мечтала поступить в мединститут и решила познакомиться с медициной непосредственно. Прогулки, разговоры, естественно – всякое отсутствие интима… Для неё это было фактором престижа в собственных глазах и глазах подруг – ухаживание студента-старшекурсника, почти врача. Единственным интимным моментом наших отношений стало… прокалывание ушей для ношения серёжек. Поскольку я увлекался тогда иглорефлексотерапией (ИРТ), я предложил под местной анестезией проколоть уши в точке глаза: у Светы было небольшая расстройство зрения. Манипуляцию проводил впервые в жизни, неумело, мочку уха я не проколол, а фактически прорвал золотой серьгой. Потом были боль и воспаление, но, слава Богу, всё закончилось благополучно.

Политический фон, на котором прошли мои студенческие годы, был… увлекательным. Зимой 1981 года закончилась эпоха Брежневской империи: Леонид Ильич умер. Надо сказать, что у большинства было ощущение уходящей из-под ног почвы. С самого моего рождения титулы «Генеральный секретарь ЦК КПСС», «Четырежды Герой Советского Союза» и т. д. стали привычным аккомпанементом моей жизни. И вдруг!..

Пришедший на смену Юрий Владимирович Андропов казался совершенно иным человеком. Волевое лицо, довольно бодрая речь без причмокиваний (у Брежнева был тяжёлый онкологический послеоперационный дефект челюсти), даже с элементами импровизации (его предшественник всегда читал по бумажке) давали надежду на пробуждение от спячки нашей политики, по крайней мере, с экрана телевизора и из динамика радиоприёмника. Андроповская антиалкогольная политика меня не коснулась, хотя по этому поводу было много страстей и анекдотов. Была знаменитая водка-«андроповка», но мне это было неинтересно. Помню сборник лирических стихов Юрия Владимировича, трогательный фильм про его жизнь. Это было привлекательно. Ни о лагерях и психушках для диссидентов, ни о других технологиях советского тоталитаризма, изобретённых в бытность Андропова на посту главы КГБ, мы, конечно же, не знали. Увы, в 1983 году – вновь похороны. Хроническая почечная недостаточность, уремия – якобы как последствие действия яда при покушении. Не берусь судить: кремлёвские тайны ещё поразят наших потомков через много лет! Было печально, но вновь теплилась надежда. Кто же на этот раз?

Выбор Кремля не воодушевил. Константин Устинович Черненко уступал в харизме Андропову, да и на посту своём пробыл совсем недолго. Очень точно, хотя несколько цинично, отреагировало на смерть мимолётного Генсека одесское телевидение. Диктор со свойственными одесситам интонациями заявил: «Вы, наверное, будете сейчас смеяться, но Черненко тоже умер!».

В Кремле чувствовалось замешательство, но страна в надежде замерла. У народа к этому времени сложились свои приметы. Одна из них касалась кандидатуры следующего генсека. На удивление всем, за гробом на похоронах Черненко шёл молодой малоизвестный секретарь политбюро Михаил Сергеевич Горбачёв. Неужели он? Примета и на этот раз не подвела. Была объявлена горбачёвская «перестройка», и под этим лозунгом мы заканчивали нашу alma mater – Куйбышевский медицинский институт.

Нельзя не сказать о событии, которое вначале просто «шумнуло», и его по традиции пытались было замолчать. Но не удалось! Оно отозвалось многократным эхом и отзывается до сих пор. Речь идёт о Чернобыле. В той драме явила себя в полной мере напрочь сгнившая советская социально-политическая система. Сколько людей погибло зря из-за трусливого бездействия или преступных действий партийных чиновников!

На старших курсах я продолжал искать панацею для лечения больных и как-то, возможно через доктора Соловьёва, обратился к ИРТ. Интерес, как всегда, явил себя страстно и до последней капли! Я обнаружил в студенческой библиотеке фундаментальное руководство по иглорефлексотерапии Дины Мухамедовны Табеевой – заведующей одноимённой кафедрой из Казанского института усовершенствования врачей, авторитетнейшего в СССР специалиста в этой области. Аккуратно конспектировал после занятий топографию точек и меридианов в особую тетрадь. С благоговением, как храм Божий, посещал кабинет ИРТ в ЛОР-клинике академика И. Б. Солдатова. Слава Богу, что хозяин кабинета Владимир Николаевич Степанов никогда не отказывался ответить на мои вопросы и показать что-то из секретов метода. Позже я познакомился с одним из старейших специалистов по ИРТ Ниной Михайловной Корчак из медсанчасти № 9, но это было уже в моём восприятии совсем не то! Не та харизма и вовсе бытовая «аура».

На шестом курсе или даже по окончании его в интернатуре я познакомился с главным в то время психотерапевтом Куйбышевского облздравотдела Михаилом Львовичем Покрассом. Личность он, конечно же, неординарная, но об этом чуть позже. Скажу лишь, что этим знакомством логически продолжилось моё дальнейшее продвижение в сторону познания безграничных тайн человеческой души.

Продолжалась моя дружба с моим «личным доктором» Саньком С. К нам присоединился его согруппник по фармфаку Володя П. Исключительно пуританская мужская компания не подразумевала общения с девушками.