Мэтр Доне молчал. Он уже давно не встречал такого проявления возвышенного благородства и пылких чувств. Опять эта девочка обошла его и заставила поверить в своё неженское стремление наравне с мужчинами бороться за своего короля и свою страну.

Архиепископ знаком руки заставил Габриэллу подняться с колен.

– Ну, хорошо, миледи. Чем я могу помочь вам в вашем секретном деле? – мэтр Доне уступил.

– Мне нужно увидеть советника короля, лорда Энтони Браса, и как можно скорее. Времени у меня очень мало, ваше высокопреосвященство, – тихо проговорила Габриэлла.

– Лорда Браса, – медленно повторил мэтр Доне. – Пожалуй, это единственный, кто еще не принял сторону герцога. Король правильно избрал для себя доверенное лицо. Лорд имеет явное влияние на многих членов совета, да и на других баронов тоже. Но зачем вам так рисковать, миледи? Вас никто не знает при дворе, и встреча с лордом Брасом не сможет пройти незаметно для его высочества. – Архиепископ остановился и внимательно посмотрел на Габриэллу. – Может, вы мне передадите послание, а я постараюсь передать его лорду?

Габриэлла решительно покачала головой.

– Нет, ваше высокопреосвященство. Только я могу отдать это послание лорду и только ему в руки.

– Леди Габриэлла, иногда бывает невозможно сделать то, чего очень хочешь. Вы должны быть благоразумны. От вашего поведения зависит жизнь многих людей и, в первую очередь, жизнь короля.

Габриэлла не хотела отдавать послание Ричарда в руки этого священника. Он старался убедить её в своём расположении и стремлении помочь, но доверить ему вот так просто то, что доверили ей, она всё-таки не могла. Она боялась его. Об архиепископе Донециасе Барлиозе ходили разные толки и слухи, но все говорили о том, что старый лис очень хитёр, и никто заранее не знает, чем может закончиться его дружественное расположение.

– Я не хочу обидеть вас, ваше высокопреосвященство, недоверием к вам, но я должна передать послание лорду Брасу лично в руки. У меня ещё имеется просьба на словах.

Архиепископ молчал. Видимо и здесь ему придётся уступить этой женщине, иначе она, чего доброго, заподозрит его в измене.

– Ну, хорошо, – терпение мэтра Доне лопнуло. – Поступайте так, миледи, как считаете нужным, но помните, я вас предупредил, и если вы сделаете только один неосторожный шаг, который приведет вас к неминуемой гибели, я уже ничего не смогу сделать для вас. Помните об этом.

Леди Габриэлла поклонилась. Она подошла к священнику, поцеловала его протянутую руку и вышла из залы. За ней поспешил и Том, но архиепископ остановил его.

– Сын мой, не спеши, – архиепископ поманил Тома пальцем. – Вы можете остаться в аббатстве столько, сколько потребуется твоей хозяйке. Сегодня же сходи в лавку тётушки Ванессы и от моего имени возьми там самое модное и дорогое платье для миледи. Она должна его примерить, и если ей понравится, то пусть в нём отправляется на бал к герцогу. Ты всё понял?

Том кивнул.

– Тогда ступай. Я очень устал и хочу перед службой отдохнуть.

Слуга вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. Но архиепископ ещё долго не мог отдохнуть. Он написал послание для герцогини. Несколько раз его перечитал в надежде, что эта глупая женщина поймет его смысл и сделает всё так, как он её просит. В противном случае, она ещё больше усложнит и без того запутанное положение своего мужа.

И уже перед самой вечерней службой в аббатской церкви мэтр Доне позволил себе немного вздремнуть.

Огромные языки пламени высоко поднимались в черное южное небо и рассыпались сотнями искр. Горели сигнальные костры крестоносцев, горели разрушенные городские стены, горел и сам город за этими стенами, озаряя оранжевыми всполохами бескрайнее небо. Штурм Акры длился целый день. Уже наступила ночь, а катапульты всё продолжали посылать на стены град горящих ядер. Перед глазами в узкой полоске шлема мелькали силуэты сражающихся воинов. Пот застилал глаза, и ему в этой кровавой бойне уже трудно было разобрать, где свои, а где чужие. Слышался лязг доспехов и звон мечей, нескончаемые вопли рыцарей, рубивших всё на своем пути, судорожные стоны умирающих и мольбы раненых, оставленных далеко позади. Всё смешалось в одной битве, и уже невозможно было понять, сколько их осталось в живых.

Его правая рука немела от усталости, и тело в тяжелых боевых доспехах уже не чувствовало боли от кровавых ран и бесконечных ударов. С каждым разом всё медленнее отстранял он удары неприятеля, и всё тяжелее становился его меч. Он только успел заметить черное перекошенное от ненависти и злобы лицо сарацина, который нанес ему смертельный удар. Падая на окровавленную землю, он всё же успел проткнуть живот неверного насквозь и навалился на его искаженное от боли лицо, теряя сознание и мысленно прощаясь с жизнью…