Габриэлла укоризненно посмотрела на своего слугу и покачала головой. Что-то сегодня Том особенно весел, а ведь ему нужно вести себя осторожнее, вдруг его кто признает и тогда всё пропало. Но без бороды и усов, в новой одежде его, действительно, трудно было узнать, и Габриэлла успокоилась. Они доели, встали из-за стола, и монах повел их опять теми же коридорами, но уже в верхнюю часть аббатства. Сначала Габриэлла хотела запомнить расположение всех переходов, но вскоре поняла, что это ей не удастся, и она просто шла за братом Уилкомом. Том поспевал следом, ему совершенно не хотелось отстать от своей хозяйки, ведь он знал о многих потайных комнатах и подвалах в этих стенах, в которые очень просто можно было попасть, лишь случайно наступив на неприметный камень в полу. Они прошли ещё один темный коридор, который освещался чадящим факелом, и остановились возле двери. Монах дотронулся пальцем до своих губ и показал, чтобы гости молчали, затем тихо отворил дверь. Они вошли на узкую галерею почти у самого потолка. Здесь тоже было сумрачно, но через небольшие оконца на противоположной стене поступал дневной свет. Внизу большого зала слышались голоса, которые эхом отдавались здесь, вверху на галерее.

Монах очень тихо подвел Габриэллу к краю перехода и рукой указал место, где она должна стать, чтобы лучше все услышать. Девушку заслоняла полукруглая арка, и заметить её снизу было совершенно невозможно. Том остался стоять возле двери, а монах поспешно удалился.

Габриэлла прислушалась. Один голос она сразу узнала: тихий уставший голос архиепископа, другой немного грубее и с большим акцентом. По-видимому, они разговаривали уже давно и о чём-то спокойно спорили. Она стала слушать.

– Вы не можете мне приказывать, уважаемый Антонио, – мэтр Доне сидел в кресле у камина, кутаясь в свой плащ, подбитый горностаем, пытаясь согреться. – Сегодня ужасно похолодало, не правда ли, скоро выпадет первый снег.

– После солнечного Рима я вообще не могу долго находиться в Англии, – согласился посланник папы Целестина, дон Антонио Базема. Он приехал рано утром и попросил немедленной встречи с архиепископом, размахивая перед носом встретившего его монаха срочным посланием от папы.

Мэтра Доне разбудили, хотя его лекарь очень упорно возражал и просил, чтобы архиепископа оставили в покое хотя бы до вечерней молитвы. Но все его возражения были напрасны. И теперь архиепископ и посол грелись у большого камина, пили теплое французское вино.

– Всё равно вы не можете приказывать мне, дон Антонио, а на все ваши просьбы я отвечу одним словом: «Нет». И могу вам объяснить своё несогласие с Римом.

– Да уж будьте так любезны, ваше высокопреосвященство. Объясните мне, почему я мчусь через три страны, переплываю пролив, привожу вам послание от папы Целестина, а вы мне спокойно говорите: «Нет», – раздраженно ответил дон Антонио.

– Дело в том, что в Англии не так-то просто выбрать нового короля, любезный Антонио, и не так быстро, как этого хочет его святейшество.

– А зачем его выбирать? Он уже есть! Разве герцог Джон Уэльский не имеет тех преимуществ, которые его могут сделать королем перед другими претендентами?

– Конечно, имеет, – ласково проговорил мэтр Доне. – Более того, он прямой наследник английского престола. Но я хорошо изучил герцога и могу смело сказать, что если Рим отдаст власть Джону Уэльскому, то ничего он от этого не выиграет, а даже потеряет своё влияние на северные государства. Англии нужен порядок и спокойствие. А чтобы его установить, нужно собрать хоть какую-нибудь армию. Но казна? Она пуста, мой друг. И уже очень давно. Я это очень хорошо знаю. Ничего из этой затеи у вас не получится. – Мэтр Доне облокотился на спинку кресла, широко зевнул и прикрыл глаза.

Габриэлла затаила дыхание. Она слушала, боясь пропустить хоть одно слово.

– Но сколько ещё понадобится времени, чтобы выбрать нового короля? Папа Целестин не может ждать долго, он требует, чтобы через месяц был провозглашен новый король. – Дон Базема стал раздражаться от спокойного сонного вида архиепископа.

Папа с него шкуру спустит, когда узнает, что Донециас Барлиозе не хочет беспрекословно подчиняться ему. Уж он-то отыграется на своем посланнике, когда тот вернётся в Рим.

– Я думаю больше, чем шесть месяцев, мне не потребуется, – спокойно ответил, не открывая глаза, мэтр Доне.

– Полгода! Вы издеваетесь надо мной и над Римом! – гневно вскричал посланник.

– Как я могу издеваться над городом, любезный Антонио, – архиепископ открыл глаза. – Я издеваюсь над человеческой глупостью.

– Очень хорошо, ваше высокопреосвященство, папа Целестин непременно узнает, как вы отзывались о нём и о Святой Церкви. Значит, по-вашему, все это глупость? – и он уставился на мэтра Доне.

– Глупость то, что папа в качестве посла выбрал вас, дорогой Антонио. Не к лицу священнику Святой Римской Церкви клеветать и заниматься лжесвидетельством над своими собратьями по вере. Ведь я когда-то знал вашего отца, дон Антонио, и помню вас ещё ребенком.

Дон Антонио смутился, смиренно склонил голову и тихо произнес.

– Простите, мэтр Доне. Мой отец умер четыре года назад, и я до сих пор скорблю о нём.

– Я сожалею, мой друг. А ведь мы с ним почти одного года рождения. Неужели и мне скоро на покой? – Архиепископ задумался и стал смотреть на огонь.