– Я вас предупредил, Донециас, я ухожу, – он замахал руками и вышел из кельи.

Как только за ним закрылась дверь, священник и его гостья расхохотались.

– Но, уже действительно, поздно, – мэтр Доне внимательно посмотрел на Габриэллу. Женщина была спокойной и немного уставшей. – Вам тоже не мешало бы отдохнуть, а вот завтра нам о многом нужно будет поговорить. Прошу лишь об одном, миледи, не пытайтесь бежать. Больше во всей Англии друзей вы не найдёте. Вы обещаете?

Опять от неё требовали обещаний. А если это ловушка, и она сама позволит спокойно поймать себя? Архиепископ словно прочел её мысли.

– Мне не очень нравится ваш дядя, миледи, но я думаю и надеюсь, что с вами мы найдём более интересные и достойные дела на благо короля и Англии. Обещаете?

Габриэлла медлила. Слишком высока была цена доверия этому человеку, которого она видела сейчас первый раз в своей жизни. Но раз он так говорил, значит, многое уже знал, и наверняка ей не удастся незаметно выехать через аббатские ворота. И она согласилась.

Монахи провели её в маленькую келью, где стояла только деревянная кровать, больше напоминавшая широкую лавку, и еще одна скамья вдоль стены. Том уже успел здесь обосноваться, перенёс походные вещи, сложил аккуратно их в углу и ждал прихода хозяйки. Недавние друзья по келье не узнали в нём своего собрата, его перевоплощение из монаха в слугу миледи удалось превосходно. Ему оставалось только дождаться хозяйку.

Габриэлла уже под утро явилась в отведённую для ночлега комнату, легла на кровать и, не сказав слуге ни слова, тут же уснула. Том, недолго думая, положил плотную мешковину на пол возле двери, под голову пристроил небольшую торбу и растянулся во весь рост, перегородив собой вход в келью.

Проснулись они от шума и негромкого ругательства. Первым вскочил Том, почувствовав, как на него навалилось какое-то тяжелое тело и кубарем ввалилось в келью. На полу сидел толстый монах и почёсывал ушибленную руку, при этом он издавал стонущие звуки. Габриэлла села на край кровати, протёрла глаза и, непонимающе, смотрела то на монаха, то на Тома.

– Ах ты, Господи, – причитал монах, – как же я буду держать сегодня книгу перед архиепископом, совсем не чувствую руки. Ах ты, Господи!

– Не надо было тебе, брат, красться, как лиса в чужой курятник, – огрызнулся Том, – нужно было постучать в дверь, как порядочный человек и достопочтенный монах. Недаром я лёг на полу возле дверей, когда заметил, что эта дверь ничем не закрывается. А ну, отвечай, что тебе здесь нужно? – набросился он на монаха.

Тот еще больше заголосил и закрыл голову руками, боясь, что получит хорошую трёпку от гостей архиепископа. Но Габриэлла поспешила заступиться за несчастного монаха.

– Оставь его, Том, так ты ничего от него не узнаешь. Посмотри в окно, уже давно наступил день, а мы всё спим. Спасибо тебе, монах, что своим появлением ты разбудил нас.

– Меня зовут брат Уилком, и послал меня к вам сам архиепископ. Он просил проводить вас в комнату рядом с аббатской кухней, а затем провести, чтобы вас никто не видел, на верхнюю галерею. А так, как я знаю, что вы еще спите, то и решил тихонько приоткрыть дверь и посмотреть, проснулись вы или нет.

– Что-то не очень убедительно ты, брат Уилком, рассказываешь нам свою сказку. А ну живо отвечай, кто тебя подослал подглядывать и подслушивать, – и Том накинулся на монаха с кулаками.

Но Габриэлла приказала прекратить эту перебранку и успокоиться.

– Мне надо переодеться и умыться, – и посмотрев на Тома, добавила, – принеси быстро воды, а вы, брат Уилком, подождите за дверью.

Монаху ничего не оставалось делать, как подняться с пола, и всё ещё потирая ушибленную руку, выйти за дверь. Том быстро принес чан с теплой водой, из торбы достал полотенце. Габриэлла поспешно умылась, причесала волосы и убрала их под головной убор из мягкого бархата, обшитого по краям беличьими хвостиками. На плечи накинула теплую меховую накидку, прикрыла ею примятое после сна платье. Теперь она была готова следовать за братом Уилкомом. Монах проводил её и Тома длинными, запутанными коридорами до аббатской столовой комнаты. На широком дубовом столе их ожидало горячее молоко, жаркое, пышные лепешки, немного зелени и несколько сортов сыра. В комнате пахло перцем и корицей.

При виде дымящейся похлебки с пряностями, у брата Уилкома рука сразу перестала болеть, и он осторожно проглотил набежавшую слюну, дабы не подавиться ею.

Габриэлла почувствовала, что очень проголодалась, и села за стол, приглашая к себе слугу. Она быстро разложила по глиняным плошкам дымящиеся кусочки зайчатины, налила в кружки молока. Том, тоже недолго раздумывая, присел на скамью и принялся за похлёбку. Только монах уныло стоял возле стены и, перебирая четки, усердно читал молитву.

– Брат Уилком, а вы, почему не хотите присоединиться? – спросила Габриэлла.

– Что вы, что вы! Мне нельзя, миледи. Идёт пост, и я должен соблюдать заповеди. Это только для вас сегодня приготовлена такая еда. Мы ели утром чечевичный суп и вчерашний черный хлеб, а обеда сегодня и вовсе не будет. Только на ночь можно будет выпить немного воды и съесть сухарь. Скоро наступит день Святого Мартина, уж тогда монахи вволю наедятся.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, брат Уилком, – весело добавил Том.