Она подошла и встала рядом, сжимая кувшин пальцами.

– Здравствуй, - воин положил ладонь на свободное место рядом с собой.
– Присядешь? Или страшно разговаривать с волком?

– Здравствуй. Ты уж не обижайся на то, что Борга тогда болтала, - Асвейг налила в подставленный рог блеснувшего золотом в свете очага мёда.

Знать, никто нынче не будет ворчать, что конунг плохо угощал гостей. Уж сколько выпито и съедено! Как бы у некоторых теперь силы в ногах хватило до дома добраться. А вот Инголье захмелевшим вовсе не выглядел, будто этот рог был сегодня у него первым.

Когда лить стало уже некуда, как и тянуть время, Асвейг так и не придумала, что делать. Садиться рядом с ним, как и вести какие-то разговоры - судьбу пытать лишний раз. А отказывать вот так,ни с того, ни с сего - обидеть зря.

– А что?
– вдруг по-молодецки запальчиво гаркнул конунг Радвальд, и все вокруг притихли.
– Раз мы с тобой, Фадир, такое дело задумали, не скрепить ли нам дружбу? Чтобы уж никто не сомневался в нашем с тобой уговоре.

Железное Копьё перевел взгляд с жены, которой только что улыбался, на гостя. Глаза его сверкнули интересом.

– Я никогда не против. Как ты хочешь это сделать?

Конунг взглянул на Диссельв так пристально, что та зарделась и взяла мать за руку, уже догадываясь, видно, о чем сейчас разговор пойдёт.

– А отдай-ка свою дочь, прекрасную Диссельв, за моего сына, - Радвальд самодовольно усмехнулся.

Фадир ничуть не удивился такому предложению. Возможно, он даже и подумывал заранее, что так случится.

– Я с радостью отдам дочь за любого из твоих достойных сыновей. Но знаю ещё, что некоторые из них уже женаты. Кого же ты предлагаешь ей в мужья?

– Ингольва, - конунг не повёл и бровью.

Только сам жених такого поворота, похоже, никак не ожидал. Его челюсть заметно отвисла, он со злым недоумением посмотрел на отца, а после на Ясноокую, которая, кажется, была близка к обмороку. Она побледнела и вцепилась в локоть матери так, что та невольно попыталась высвободиться, морщась от боли.

Фадир не потерял невозмутимости, лишь улыбнулся, но в линии его губ явно читалась твёрдость, которую он собирался проявить.

– Значит ли это, что ты сейчас признаёшь Ингольва своим сыном прилюдно? Или оговорился? Раз его родила рабыня, то и он без твоего слова почти раб. Как я могу отдать за него свою единственную дочь?
– в его голосе с каждым словом все явственнее звенел лёд.
– Руки Диссельв добиваются лучшие воины моего хирда [4]. И сыновья ярлов[5]. Назови любого другого своего сына, и я всерьёз обдумаю твоё предложение, Радвальд.

Но неизвестно, что заговорило в крови конунга больше: выпитый мёд или врождённое упрямство. Он сощурил глаза и сжал лежащую на столе ладонь в кулак.

– Любая собака знает, что Инголье - мой сын. Но раз тебе надо, чтобы я сказал об этом прилюдно, то изволь. Да, я признаю его своим сыном, и пусть все эти люди будут тому свидетелями. Только это служило помехой для твоего согласия, Фадир?

Железное Копьё покачал головой и в этот раз ещё пристальнее и дольше посмотрел на Ингольва. Тот потемнел лицом, но пока не стал вмешиваться в разговор вождей, хоть ему, верно, было, что сказать. Асвейг и хотела бы уйти, но в доме воцарилась такая неподвижность, что ей и шаг было сделать неловко.

– Со всем уважением к тебе, Радвальд, - вновь заговорил Фадир, уже теряя терпение.
– Как бы ни был хорош твой охранитель, а я не хотел бы, чтобы в чертах моих внуков проявлялись следы рабской крови…

Радвальд встал, Ингольв попытался его удержать, но было, похоже, поздно.
– Аты всё не унимаешься. Оскорбляя моего сына, ты оскорбляешь меня, Фадир.

– Я только лишь говорю, что думаю, - хозяин поднялся ему навстречу.
– И для своей Диссельв я хочу иной участи, чем стать женой того, о ком ходят весьма паршивые слухи. О том, например, что он убийца!

Грохнул о стол рог, который Радвальд сжимал в руке - и от силы удара тот раскололся с громким хрустом. Белая Кость набрал в грудь воздуха. Его сыновья обеспокоенно зашевелились, собираясь останавливать разошедшегося не на шутку отца.

И тут в стороне загудели мужские голоса, а после и всколыхнулся хохот. Но сразу оборвался, когда грянул хмельной возглас:

– Что ты сказал?

Багровея на глазах, Эйнар приподнялся, вперившись в одного из воинов, что сидели напротив него. Асвейг хорошо его знала, хоть и не лично. То оказался Лейви

– он славился не только своей силой и храбростью, но и тем, что был скальдом. Его умения к сложению вис конунг высоко ценил, а потому в хирде ему полагалось особое место.

– А ну повтори всем, что ты сказал!
– вновь прорычал Эйнар, отчего на лице Лейви лишь расплылась издевательская улыбка.
– Или только и можешь, что, слоено баба, сплетни по углам носить?

Тут скальд тоже оскорбился, ведь нет обиднее для воина, когда его сравнивают с женщиной. Ощетинился сталью хмельной взгляд.