С моей прошлой жизни прошло сто пятьдесят лет. За окном вторая половина двадцать второго века. Мир стал другим. Другие города, другие страны. Люди теперь ездят на дачу не в Малаховку, а на Пояс Астероидов.

И вот я снова в игре. Новая жизнь, новая судьба, новые родители. Бог перетасовал колоду, старый картежник. И только она осталась прежней.

чем мы с ней расстались в прошлый раз? Не помню. Кажется, ни на чем. Помню только, что поцеловал ее за всю жизнь всего два раза. Первый раз, когда провожал поезд, второй, когда встречал самолет.

И вот теперь я снова в коме…

Мама, папа, как же я не подумал о вас, когда, облив себя сжигателем жира, вылетел на виндборде с семьдесят второго этажа.

Но тогда я мог думать только о ней, о Еве.

У меня перед глазами скакали цифры роста ее пульса и давления, частоты дыхания и базальной температуры, когда она целовалась с этим центральным нападающим нашей школьной команды. Я не мог оторваться от висевшего передо мной голографического экрана. Как завороженный, я смотрел на взлетевшие графики, показывающие уровень адреналина, кортизона, эстрогена и прогестерона. Гормональный выброс в кровь, пик полового возбуждения, почти оргазм.

А мне она говорила, что он ей совсем не нравится. Не нравится! Да она его хочет! Нет, не просто хочет, она влюблена!

Я просканировал парня. Эрекция, но все показатели близки к норме. Ему она пофиг. Трахнет и через неделю забудет.

У меня внутри словно все заледенело. Я щелкнул браслетом, свернул экран, отозвал сканнер.

Я стоял у окна. Мои глаза были широко открыты, но я не видел города, расстилающегося передо мной. Не видел вертикалей жилых башен, в чьих стеклянных стенах отражались лучи заходящего солнца. Не видел опрокинутую циклопическую полусферу центрального стадиона. Не видел торчащие на горизонте ажурные конструкции планетарного лифта на орбиту Луны. Не видел цепочки трасс аэротакси, причудливой паутиной заплетшие весь город. Не видел своего родного города.

Я видел только ее медленно расширяющийся зрачок, снятый сканнером перед тем, как она закрыла глаза.

Я подумал, что жизнь моя как-то быстро закончилась, не успев, собственно, и начаться.

«Я рос толстым, вялым и неповоротливым. Меня дразнили «жиртрестом», обижали и часто били. Сначала в детском саду, потом в школе и институте. Девушки презирали меня, друзей не было, учителя и преподаватели ставили приличные оценки, но не любили меня.

Черт, — лениво подумал я, — вроде я когда-то уже так думал. И почему институт? Я же только в школе учусь».

Но друзей у меня не было, и девушки действительно презирали меня.

Ева была младше меня на два года и, соответственно, училась в девятом классе. Она была дочерью нашего соседа по дому и папиного приятеля и коллеги — дяди Тиберия.

Тиберий жил под нами и занимал семьдесят первый этаж башни.

Мы с Евой росли вместе. Пока были маленькими, были друзьями. И моя толщина ей не мешала. Играли вместе. Я даже проделал тайный ход на нижний этаж. Ход вел из нашего гаража в гараж дяди Тиберия. Все родители о нем, естественно, знали, но молчали.

И, конечно, я был влюблен. Лет с десяти. В четырнадцать понял, что шансов у меня нет, и моя жизнь превратилась в пытку. Все попытки сбросить вес оказывались бесплодными. Не помогали ни спорт, ни таблетки. Врачи говорили, что после окончания полового созревания, возможно, я похудею. Но после пятнадцати я стал еще толще. Какой-то гормональный сбой. Можно было попытаться вмешаться в геном, но врачи обещали только пятьдесят процентов успеха и двадцать — вероятности наступления необратимых генетических изменений. На таких условиях мама на вмешательство не согласилась. Я-то, понятно, рискнуть был готов, но кто же меня будет слушать. Придется ждать совершеннолетия, хотя тогда вероятность благополучного исхода будет еще меньше. И если к тому времени Ева еще не выйдет замуж, и если в этом вообще будет какой-то смысл.

И вот теперь я понял, что смысла уже нет. Она меня не любит и не полюбит. Она любит этого идиота. Смазливая рожа, отличная фигура, топовое место в школьном рейтинге. Предложение от профессиональной федерации бейсбола. И я, ботаник-жиртрест, ничем, кроме виндборда, не увлекающийся. Сурок против гепарда.

Виндборд — абсолютно безопасный вид спорта, даже мама не возражала. Свалиться с доски невозможно. Крепления для ног сопряжены с антигравом, а антиграв не ломается в принципе. Там просто нечему ломаться. Пока у Земли есть гравитация, он будет работать. Врезаться в стену тоже не получится, функцию автопилота, перехватывающего управление в случае опасности, отключить нельзя. Если попытаться его сломать, виндборд просто не полетит, зависнет в воздухе. И ты будешь болтаться в небе, как цветок в проруби, пока полиция не прилетит, со всеми вытекающими — штраф с родителей и куча неприятностей вплоть до лишения прав.

Но у меня был вариант.

Я отлип от стекла, активировал лив-браслет, перевел в режим генерации, смоделировал электронный ключ от сейфа отца. Я был ботаником-айтишником. Дружил с дядей Тиберием — главным по софту в папиной фирме. Кое-что умел.

Сейф дзинькнул, мигнул зелеными огоньками, поздоровался с папой. Я вынул старинный пулевой пистолет. Проверил обойму, сунул пистолет за спину за пояс, как в фильмах про прошлое, и пошел в гараж.

Папиного всестихийника там не было. Они с мамой улетели в Москву к бабушке. До вечера не вернутся. Мамина «БМВ» стояла, уткнувшись мордой в стену. Она всегда парковалась совершенно по-идиотски. Хотя гоняла только так, пожалуй, покруче папы.