— Помнишь, мы говорили про выбор? — спросил он, прищурившись. — Про плохой и хороший путь? Помнишь? Ты выбрала хороший. Так почему ты до сих пор идешь по плохой дорожке? Где логика, Злата?

Саша вернул мне мой же вопрос и снова не дал ответа.

Он ушел, оставив меня в полной растерянности. Я все никак не могла расшифровать его слова. Саша говорил загадками. Это угнетало. Но, мне стало легче. Эта встряска помогла оживиться. А еще, облегчение. Новость, что Саша не повинен в смерти Каштанки, была неким облегчением.

Из-за дверного косяка показались белесые кудряшки. Пашка смотрел на меня диким взглядом, но это взгляд был осмысленным. Он молчал, но как-то по-взрослому. Новый груз вины свалился на мои плечи. Я была так перед ним виновата.

— Ох, Пашка, — я поспешила обнять братца, но он осекся.

— Ненавижу тебя, Зоська! Ты вонючка! Не подходи ко мне, стерва! Я с тобой больше не разговариваю! Никогда, поняла? — со слезами на глазах, он рванул на вверх.

Мне стало стыдно. Очень стыдно. И, снова грустно.

«Ненавижу тебя», — едва слышно повторила я.

Прекрасно. Кажется, теперь в этом мире не осталось людей, кто не говорил мне этих слов.

Взглянув на изображение маленькой Златы, я лишь подтвердила свои догадки.

Начались осенние каникулы. То время, когда можно было немного расслабиться и не думать о следующем учебном дне, как о, возможно, последнем. Но даже несмотря на это, я не решалась отходить далеко от дома, поэтому, мы с Ниной послушно вышагивали от пункта А (начало улицы) до пункта Б (конец улицы) и наоборот.

Погода стояла отличная. Яркое солнце ласкало щеки, а ноябрьский ветер был холоден только на звучании и лишь лениво разгонял по дороге сухую листву — невероятная атмосфера для беззаботной дружеской прогулки.

— Я хотела с тобой поговорить, — сказала Нина, выплюнув шелуху от семечек себе на куртку.

— Поговорить? — я удивленно похлопала ресницами. — Валяй.

— Знаешь, я решила погостить у своего дяди. Только на каникулах, а если понравиться, останусь до конца года. Он давно меня звал, а я все никак не решалась. Думаю, теперь самое время.

Притворяться было бессмысленно — меня покоробила эта новость.

— Уедешь? На целый год? Оставишь меня одну? — несусветно разочаровавшись, спрашивала я. — Ты действительно этого хочешь?

Нина деловито отряхнула одежду.

— Да. В последнее время жить здесь стало не в кайф. Происходит только плохое, а хорошего — нема. А у дяди спокойная деревня. Река через дорогу. Дискотека. Новые мальчики, — она потупила взгляд. — Да и ты одна не останешься, ведь Сема никуда не собирается. Так что, я за тебя не переживаю.

Нужно было быть абсолютно глухой, чтобы не уловить нотки ревности в ее словах. Но, мне было шестнадцать, и глухотой я не страдала.

— Очень жаль. Мы могли бы провести эти каникулы вместе. Я, ты и Сема.

— Конечно, — усмехнулась Нина и покачала головой. — Я определенно лишняя в вашем союзе.

— Глупости. Нет никакого союза. Послушай, если дело только в этом, то не вздумай уезжать. Это просто бессмысленно. Да и на тебя это совсем не похоже.

Подруга поперхнулась семечками.

— Ты подумала, что я сбегаю? — спросила она, на что я кивнула. — Тупица ты, Цветкова. Балда. Это всего лишь небольшая смена обстановки, но никак не побег. Сама подумай, чем здесь заниматься? Дырявить штаны на лавочках? Убегать от братства? — ее рука коснулась болоньевой куртки. — Я хочу, чтобы мой живот болел от порхающих внутри бабочек, а не от ударов кулака.

Поджав губы, я молчаливо согласилась.

— Ты права. Не обращай на меня внимания и делай, как знаешь. Признаюсь, я просто тебе завидую. Завидую, что ты можешь уехать отсюда, а я — нет. Мне придется прозябать здесь еще долгие годы и только мечтать, что хоть кто-нибудь заберет нас отсюда. Меня и Павлика. А самое обидное, что кошмару не предел. Моя тетушка-махинатор уже несколько недель висит над документами, явно задумав неладное. Я подозреваю, что скоро к нам поселится вся ее семья и тогда тесно станет всем. Ох, Нинка, как же тебе повезло… Кстати, а твой дядя не против парочки непривередливых «племянников»?

Павленко состроила задумчивое лицо и постучала пальцем по губе.

— Думаю, на тебя он согласиться, а вот насчет твоего братца-обоссанца — не уверена. У него аллергия на сырость и на запах аммиака.

— И у меня тоже, — печально я вздохнула, — только вот Пашу это не останавливает. Он еще тот эгоист.

— Эгоистичный обоссанец.

Мы посмеялись. И пусть в моей душе поселилась грусть, я была рада за Нину. Хоть за кого-то я буду спокойна. Тем более, это не навсегда. Даю руку на отсечение, что Нина не выдержит там и недели. Ни одна дискотека не заменит ей наши посиделки на кладбище. И, ни одна девчонка не разделит ее любовь к крапиве. Ей станет скучно. Такой, как Нине, определенно станет скучно.