Зазвенел телефон. Кара снял трубку. На проводе был Домбаи.

– Что нового, Шандор?
– спросил Кара, держа трубку так, чтобы ответы Домбаи были слышны и остальным.

– Получили кое-какие интересные сведения из Варшавы, - сообщил Домбаи.
– Польские товарищи уже полгода наблюдают за деятельностью фирмы "Ганза". Но вот Отто Хубер им неизвестен, он не числится в их картотеке. Зато в Варшаве располагают более подробными данными о Брауне. С 1932 года проживал в Соединенных Штатах. Абверовский разведчик. В сорок шестом вернулся в Западную Германию... Алло!.. Ты хорошо слышишь?

– Да, хорошо. Продолжай.

– В сообщении из Варшавы есть кое-что заслуживающее особого внимания. Источник, правда, неизвестен. В последние годы у Брауна якобы возникли разногласия с американцами. Могу выслать о нем подробное донесение...

– Пока не нужно, - сказал Кара.
– Сейчас вы немедленно соберите сведения о супруге Петера Кюрти и ее дочери.

– Ясно.

– Особенно меня интересует прошлое самой мадам.
– Положив трубку, Кара посмотрел на товарищей и сказал: - Давайте договоримся теперь о наших действиях. Ты, Балинт, поедешь в Семеш и займешься виллой Кюрти, а ты, Фельмери, отправляйся в Балатонфюред и допроси Гезу Салаи. Я останусь в Эмеде и посмотрю, что даст дальнейшее наблюдение за Хубером.

– А мне что делать?
– спросил Шалго.

– Отдыхай и помогай Лизе.

– Правильно! Значит, я вместе с Фельмери поеду в Фюред. Салаи и меня очень интересует.

7

Шалго стоял у окна в номере гостиницы на третьем этаже и в бинокль рассматривал пляж. Море людей, ни островка зеленой травы. Солнце нещадно палило, от разноцветных зонтиков рябило в глазах.

– Теперь рассмотрели?
– спросил он Фельмери. Лейтенант стоял рядом с ним, прислонив ладонь козырьком к глазам, он тоже смотрел в окно.
– Или вы видите лишь красивых девушек?

– Есть такой грех, не скрою, - улыбнулся Фельмери.
– Но зато я разглядел и нашего парня. Смотрите чуть правее от мола. Лежит на одеяле в синюю и красную клетку и читает какой-то журнал.

– У вас отличное зрение, - похвалил его Шалго.
– Наблюдайте за ним. Если он соберется уходить с пляжа, сообщите мне.
– И кивком головы показал на радиотелефон.

– А не пойти ли мне с вами? Я и там смогу следить за парнем.

– Это верно но у вас, молодой человек, нет разрешения на производство обыска.

– А у вас есть?

– Откуда ему быть? Я человек штатский.
– Тяжело переступая, Шалго направился к двери.
– Но смотрите не проболтайтесь! А то ваш шеф, хоть он и старый мой друг, взыщет с меня за это по первое число...

– Мне ничего об этом не известно, - заговорщически подмигнув, ответил Фельмери и снова стал наблюдать за мужчиной, читавшим журнал.

Шалго прошел в конец коридора, остановился перед одним из номеров и, достав из кармана ключ, отпер дверь. Войдя в номер, он тут же запер за собой дверь, постоял немного в маленькой передней и огляделся. Потом заглянул в ванную комнату. Над ванной висела выстиранная нейлоновая рубашка, за дверью на крючке - плавки и купальный халат. Под умывальником он заметил шесть бутылок пива и кофеварку. Шалго прошел в комнату. Кровати были застелены, из-под одной выглядывали домашние туфли. На столе лежали чертежная доска, готовальня, линейки, блок сигарет "Уинстон", а сверху две коробки сигарет "Мальборо", рядом - начатая бутылка коньяка. На краю стола высилась стопка тетрадей, журналов по архитектуре, учебник английского языка. На одном из стульев валялись двухтомный англо-венгерский и венгерско-английский словарь и толстая книга, заложенная ленточкой; Шалго прочел название: "Триумфальная арка". На чертежной доске был изображен план здания, всюду цифры, расчеты. Шалго ничего не понял в них, впрочем, они его и не интересовали. Он просмотрел все тетради - тоже подсчеты, выкладки о необходимых стройматериалах, дневниковые записи о ходе работ. Две тетради были исписаны английскими словами и упражнениями по переводу, третья тетрадь была чистой. Шалго приподнял крышку стола, в ящике он нашел еще один блок сигарет.

Шалго закрыл стол. "Итак, сейчас мы втайне от товарища Кары совершаем грубейшее правонарушение: вламываемся в квартиру Гезы Салаи и ищем улики... Но если мы их найдем, инженеру туго придется. И тогда Кара простит нам эти вольности..."

Шалго осмотрел чемоданы, одежду, но не обнаружил ничего примечательного. Он разочарованно вернулся к столу. Начал перелистывать одну из книг по архитектуре, как вдруг из нее на ковер выпала открытка. Шалго поднял ее. Цветная открытка с видом Будапешта, на обороте адрес: Балатонфюред, отель "Марина", Гезе Салаи, и текст:

"По случаю твоего дня рождения

тебе желают здоровья, успеха

твои Бела Эндре, Немеш Мештер, Ласло Дери и я.

Целую, Сильвия. 17 июля 1969 г."

Красивый, по-школьному правильный почерк. Однако, присмотревшись, Шалго подметил, что буквы были написаны уверенной рукой, совсем не так, как пишут дети. Похоже, что отправитель поздравительной открытки - взрослый человек, нарочно желавший создать впечатление, будто ее написал ребенок. Шалго взглянул на почтовый штемпель. Открытка была отправлена из Будапешта пятнадцатого июля. "Эта Сильвия, должно быть, невнимательная девочка, подумал он, - семнадцатого числа написала открытку, а еще пятнадцатого отправила ее. Озорница!.." Он снова перечитал короткое послание: "желают здоровья Бела... Немеш... Ласло... Кто это такие?" Шалго переписал текст открытки на бумажку и сунул ее в карман для часов. Потом стал изучать дневник работ. Салаи делал записи четкими, почти печатными буквами: "Сегодня закончили закладку фундамента. Израсходовано две тонны цемента..." На следующей странице Шалго прочел: "Отсутствуют три плотника, два бетонщика и четыре каменщика". Там же, внизу, было приписано по-французски: "Гнусные типы. Со вчерашнего дня они работают на вилле Сегвари. Придется уволить..." Интересно, оказывается, Салаи хорошо владеет французским: эти фразы не только не содержали никаких ошибок в правописании, но и сформулированы были чисто по-французски... Чем дальше Шалго перелистывал дневник, тем чаще наталкивался на "комментарии" на французском языке. Вероятно, дневник могли читать и другие, поэтому свои мысли и замечания Салаи записывал по-французски. Неожиданно Шалго заметил, что последующие дневниковые записи были сделаны другим почерком, другими чернилами и к ним нет французских "комментариев". Шалго взглянул на дату: пятница, восемнадцатое июля. Он еще перелистал дневник - тот же почерк вплоть до двадцать второго июля. Двадцать третьего июля - снова почерк Салаи. Шалго пожалел, что при нем нет фотоаппарата: неплохо было бы снять все эти записи. Он с сожалением положил дневник на место, осмотрелся, все ли оставляет после себя в прежнем виде, и вышел из комнаты.

Через несколько минут он уже разговаривал с Фельмери. Тот сидел на балконе, подставив обнаженный торс солнечным лучам.

– Удалось что-нибудь найти?

– Для старта вполне достаточно, - ответил Шалго, снимая телефонную трубку.
– Девушка, соедините меня с директором отеля.
– Пока телефонистка вызывала абонента, Шалго спросил Фельмери, не помнит ли он случайно, когда и где родился Салаи.

– Минуточку.
– Лейтенант достал из кармана записную книжку, перелистал несколько страниц и сказал: - Седьмого марта тысяча девятьсот сорок первого года, в Будапеште. Имя и фамилия матери: Жужанна Аготаи.