— Но, а как же прощение, родственные узы…? Это ведь нехорошо… Я тут в роскоши, как король, меня «Его Светлостью» называют, а он там страдает… Вряд ли я смогу стать ему ближе, чем был к папе…папе Даррену, но я постараюсь, насколько это возможно. Честное слово!

— «Честное слово»! Какой же ты ещё ребёнок! Джеральд — свинья, живодёр и злодей, и нет ему прощения!

— Но я…больше, чем уверен, что он не отдавал таких приказов, это…это их… решение.

— Перестарались, хочешь сказать? План перевыполнили? Может, их деньгами отблагодарить? И как это ты «больше, чем уверен»? Тебя кто-то письменно заверил?

— Мне подсказывает сердце…

— Адриаша, солнышко ты моё! — воскликнул Фил и не нашёлся, что ещё сказать.

— В нём есть что-то… Поверьте мне…

— Есть! Согласен! Что-то такое неземное…

— Да! — обрадовался Адриан: наконец-то его кто-то понял.

— Потому-что на земле даже таких злодеев днём с огнём не сыщешь, только в аду. А ад, согласись, тоже подходит под категорию «неземного».

— Но почему же сразу «злодей»…?

— Потому что… Почему ты не хочешь этого понять? Всё же на твоих глазах было! Тебе ли объяснять? Да ты сам всё лучше знаешь! Адриаша, радость моя, он тебе завидовал чёрной завистью, зеленел от злости, когда тебя кто-то хвалил….

— Завидовал? Мне? — удивился юноша. — Но как можно рабу завидовать?

— Он всё может! Про него ходила слава по молодости, что он — бездельник, трус, дурак… А ты, значит, ангельски прекрасен, добр, и тебя все любят. Даже доктор Джонсон про него сказал: «вы красотой не блещете!».

— Я не знаю… Я уже ничего не понимаю…

— Адриаша, пойми, что…

— Адриан! — раздался голос дедушки. — Я хочу с тобой поговорить.

— Конечно.

— Идём, мой принц…

Они вошли в кабинет. Солнце клонилось к закату, и на паркете появились кроваво-красные блики, тревожно шли часы с маятником. Дед подошёл к столу и взял трубку.

— Фелиция мне всё рассказала, — обернулся он к внуку. — Я знаю, что ты сказал ей, что не можешь уйти. Но меня огорчает то, что ты, может быть, чувствуешь себя тут пленником. Это не так. Просто так получилось. Прости меня, если тебе так показалось — значит, я о чём-то не позаботился.

— Нет-нет, всё хорошо, и я от всей души вам благодарен, просто мне ужасно жаль отца. Я бы не хотел быть причиной его страданий, или, чтобы он думал, будто б я предал его.

— Всю жизнь я борюсь, чтобы он что-то, не дай Бог, не подумал, а тот всё равно думает, да и вывернет ещё всё так, да и выскажет, что потом остаётся удивляться — столько нового про себя узнаешь. Но прошу тебя, потерпи, всё это временно. Я целый мир готов положить к твоим стопам! Не беги к нему, не ищи с ним встреч — он этого не достоин, и суд запретил. Ты — свободный несовершеннолетний человек, меня временно назначили твоим опекуном. Я надеюсь, потом и навсегда им стать… Отпускать тебя туда я просто не имею права, потому что нарушу закон. Если ты убежишь, я буду виноват. Эта скотина в людском обличье понесёт своё наказание!

— Но может, отец…невиновен? Он ведь не знал про вольные. Думал, что я действительно его раб… И не приказывал…всё… всё это, а просто эти…исполнители…перевыполнили план?

Гарольд рассмеялся:

— Тебе только адвокатом быть! Ты в это действительно веришь?

Юноша, доверчиво глядя на дедушку, по-детски невинным тоном ответил, что, конечно. И кивнул несмело, как ребёнок. Его локоны, что обрамляли прекрасное лицо, широко распахнутые, карие глаза… Он казался сущим дитя! Прекрасный, добрый, вроде взрослый, но в то же время глупый и наивный, как мальчик семи лет! Жестокосердный человек или просто плохо знающий его, мог бы назвать умственно недоразвитым.

Ах, как жаль стало Гарольду внука, но всё же он ответил, что многое отдал бы, чтобы это было так, чтобы Джеральд, и правда, был не причастен, что «работники просто перевыполнили план». К сожалению… Увы! Увы, нет! «Адриаша, тебе трудно в это поверить, но…то, что с тобой сделали, всё, абсолютно всё, было по приказу твоего отца!» — сказал внуку сэр Гарольд, возведя глаза к потолку, словно к небу, дабы искать там ответы на мучившие его вопросы… И даже… Его Светлость поделился странной информацией с юношей, рассказав, что там, в окрестностях поместья, поползли слухи, что Джеральд — извращенец. И он винил Адриана в том, что тот общался с Дарреном, вызывая этим у него ненормальную ревность. Винил, потому что люди из-за этой ревности, не зная, что юноша — его сын, стали подозревать, что хозяин влюбился в своего прекрасного раба и…и…домогается его. В порыве злости мерзавец отдал приказ палачам из большого дома «показать» красавцу-сыну, «кто такой настоящий извращенец, что такое настоящие домогательства». И поэтому один из братьев-зэков целовал «провинившегося невольника». Адриан же папаше до конца верил, оправдывал его, говоря, что тот не приказывал, может быть, что они сами придумали.

— Но, мой ангел, это уже не «воспитание», это уже ненормально! — закончил свой рассказ сэр Гарольд. — Про меня говорили, что я слишком строгий, даже временами жестокий отец, но, что-что, а до такого даже я не додумался!

— Откуда вы знаете про это? Я никому не рассказывал…

— Ты-то нет, а зэки мне за деньги всё выложили. Я узнал, что от сына кто-то уволился, нашёл их и всё выспросил. Мне даже угрожать не пришлось: всё сами рассказали, — он горько усмехнулся, — будто бы своему старинному приятелю.

— Но если… если всё было… по приказу, он же…мне жизнь сломал… — и Адриан закрыл лицо руками. — Как я буду с этим жить? Да и ещё, зная, что всё это случилось с одобрением отца?

Гарольд подошёл к нему и обнял его. Его тёплые, добрые, родные, заботливые и очень бережные объятия. Внук прижался к деду и тихо заплакал на его груди.

— Я помогу тебе это пережить, мой свет. Я всегда буду рядом… Я понимаю… И прости меня, что я не смог оказаться рядом и спасти тебя. Умоляю, прости меня. Это я во всём виноват! Я его таким вырастил, воспитал… Мне следовало больше уделять ему внимания. В том, что Джеральд такая скотина, только моя вина целиком и полностью… И в том, что с тобой случилось, отчасти виноват и я.