— Как прикажите!

Коляска остановилась, лакей помог господину сойти.

— Фил! Фил, погоди! Ты чего не собираешься возвращаться? — внезапно воскликнула Фелиция, когда они уже отъезжали.

— Пока ты так думаешь обо мне, мама, нет! Прощай же!

Молодой человек зашагал по улице. Все документы, бумажник были у него с собой. Ему надо найти новую гостиницу, чтобы там остановиться, а завтра же начать поиски дома.

На душе его было и паршиво, и легко одновременно. Никто во всём белом свете не сможет разубедить этого молодого мужчину в его правоте. Фил ни секунды в этом не сомневался! Он прав полностью, а дядя — нет. «Вы не видели его ран, Адриан очнулся не на ваших коленях, вы не говорили с ним тогда, — думал молодой человек, — ни вам меня судить! Если тот, кто сделал такое, — да и ещё с родным сыном, — прав, тогда мне нечего больше добавить! Мы живём в аду, где правит балом главный дьявол по имени Джеральд! А ему я поклоняться не собираюсь!».

Прошло несколько дней. Адриан в разговорах ни разу больше не вспомнил Джеральда. Он очень часто говорил приятные, добрые слова о Констанции, о Томасе, о Рудольфе, о других каких-то людях, которых встретил за это время, но хозяина будто бы и не существовало в его жизни: ни хорошего, ни плохого юноша не упоминал об отце. Нет, это не значит, что он забыл о нём, не вспоминал, — как же такое забудешь?! — просто не хотел касаться этой темы.

Да, всё было кончено! И кончено для Джеральда, наверное, навсегда. Если ему был так нужен сын, как он говорил, то надежды вернуть его практически не осталось, все возможности сведены к нулям… Адриан больше не рвался к отцу. Что испытывал к нему, никогда не говорил, но, видимо, уже сам не хотел с ним общаться. Одно только имя бывшего господина и отца могло привести несчастного в ужас. Всё было кончено для Джеральда. Гарольд одержал победу в этом сражении…

Но какой ценой? Бедный Адриан! То состояние, какое было после ранения, когда он уходил в себя, почти вернулось к нему. Несчастный держался как мог, не желая никому портить настроение, стараясь радовать дедушку, но иной раз, нет-нет, начинал неожиданно плакать. И сам себя ненавидел в такие моменты, считая эгоистом и слабаком. Колоны могли напомнить ему столбы у большого дома на окраине ранчо, браслеты на руках женщин — кандалы, тесьма, украшающая гардины — путы, или плети… Но что же теперь? Не выкинуть же всё это, ни сломать, ни заставить снимать… Сэр Гарольд даже иногда жалел, что всё ему рассказал. Он с ног сбился. Искал ему врачей, психологов и даже священников и философов, но они помогали мало. Некоторые из них говорили, что Адриан сильный и со всем справится, другие утверждали, что эта травма останется на всю жизнь.

Почти каждый день Гарольд ходил в суд. Он не брал с собой внука, так как желал оградить от этого. Таково было их совместное решение с судьёй и врачом. Только при крайней необходимости и чуть позже Адриан сможет переступить порог зала заседаний. Всё проходило в строжайшей тайне, никто в городе не знал, что за суд сейчас идёт. У Гарольда было два ближайших друга: сэр Ричард и мистер Морис, который служил у него дворецким, где бы тот не жил, более двадцати лет. Он нанялся ещё на ранчо, а потом уехал сопровождать его в Европу. Эти два друга были в курсе некоторых вещей (но всё равно не всех), и больше не знал никто. Джеральд, которому было стыдно, что на него родной отец в суд подал, тоже ничего никому не рассказывал, и если даже запрета не стояло бы, всё равно никому бы не решился такое сказать.

Адриан часто вспоминал, как совсем недавно они ходили в церковь, как он и дети наблюдали за своими отцами, развешивающими гирлянду. В тот день юноша догадался, что Джеральд — его папа. Он вспоминал, каким тот был тогда. Весёлый, жизнерадостный, активный… «Неужели он до такой степени плохой? — думал его сын. — Быть не может… Не может быть, что сэр Джеральд до конца гнилой человек».

В такие минуты Адриан ловил себя на мысли, что скучает по нему, ни как по Даррену, но скучает, и ему становилось стыдно, что не поддерживает в трудную минуту. Но преодолеть себя не мог: между ними вновь разверзлась пропасть, которую, — увы, — вред ли сейчас преодолеть. Снова пришёл тот ужас, снова воскрес страх перед отцом, беднягу снова трясло от одного воспоминания о прошлом, а от одной только мысли, что увидит бывшего господина, становилось плохо. Адриан не мог ничего с собой поделать, чувства были уже не подвластны, пойти к отцу и поддержать его мешал страх, граничащий с паникой и ужасом. Юноше скорее отважился бы войти в клетку с тигром, чем увидеть Джеральда. Сделанное ранее убило все будущие надежды, которые уже успели зародиться.

А дедушка? Сэр Гарольд оказался совсем не таким, каким его всегда описывали. То ли с годами он стал другим, то ли всё придумали. Адриан не знал. Молодой человек не мог сравнивать деда в молодости и деда в пожилом возрасте: раньше они не общались. Да и не помнил юный милорд его практически. И только то, что Гарольд знал такие вещи, о которых никто знать не мог, доказывало всем, что это тот самый Гарольд. Например, о Франции знали только Фелиция и её отец. Женщина точно никому не рассказывала. Сэр к тому же упоминал о тайниках на ранчо, знал все ключи, знал, где хранились какие документы…

С Адрианом Его Светлость обходился с таким добром и с такой лаской, что это как-то не вязалось с рассказами о жёстком нраве отца Джеральда. Он действительно являлся любящим и заботливым дедушкой, о котором можно только мечтать. И если не подпускал к внуку родного отца, то только потому, что заботился о нём и боялся за него.

В замке Адриана полюбили все до одного. Он обращался со всеми слугами с неизменным добром, никогда не беспокоил по мелочам и всегда за всё благодарил. И в ответ с ним все обращались как с принцем. Называли его «Ваша Светлость» или «Сиятельство», все пытались ему угодить. И ещё чуть ли не огорчались, когда молодой господин что-то делал сам, не призывая их на помощь. Например, сам открывал дверь, или накидывал плащ.

«Такой красивый и добрый! — говорили люди. — Всегда вежливый и приветливый! С ним так приятно общаться!». Его полюбили все, кто только знал. Если бы кто-то разведал, что произошло с их юным милордом, то люди, наверное, устроили бы чуть ли не восстание, но наказали бы мучителя своего любимца. Слуги никогда не сплетничали о хозяине, но как-то экономка призналась своим приятельницам по работе, что заметила однажды утром, что глаза молодого господина были красными, будто б тот рыдал всю ночь. И все подтвердили, что несколько раз тоже такое подмечали. «Что же с ним случилось?» — гадали служанки. «Эх, попадись мне только виновник его слёз….! Я…я ему так задам, что мало не покажется!» — заявила кухарка, которая была в теле, и все остальные охотно ей поверили. «А мы все ещё и поддадим!» — пообещали они.