Мрачноватое место... Но как убежище — самое то.

Возле домика оказался загон для лошадей, обнесенный забором из потемневшего тёса и поленница дров. И дверь была заперта, но Рикард быстро вскрыл её с помощью кинжала.

Внутри оказалась большая комната с камином, над которым висели ветвистые оленьи рога, кровать, шкуры на полу и нескольких плетеных кресел из лозы. А в углу такой же плетеный сундук.

Над кроватью висел герб...

— Охотничий домик генерала Альбы, — произнес Рикард, разглядывая герб, — надеюсь, он на нас не обидится за столь нежданный визит.

— Судя по запустению и пыли, генерал был здесь уже очень давно, — Кэтриона бросила вещи в кресло, — надо разжечь камин.

— А я думал, нам придется ночевать в стогу! — усмехнулась Рикард и занялся дровами. — Но ты права. Убежище, что надо! И я даже не спрашиваю, как ты о нём узнала.

Когда благодатное тепло поползло по комнате, они развернули нехитрую еду, прихваченную утром на постоялом дворе, подвинули кресла к камину, и Рикард достал глиняную бутылку с вином.

— Неплохо! — воскликнула Кэтриона. — Вижу, ты запасся основательно.

— Хозяйка была более чем добра!

— Для счастливого молодожена ты делал ей слишком много комплиментов!

— Я старался ей понравиться.

— Судя по бутылке, тебе это удалось!

В сундуке нашлись деревянные тарелки и кубки, Рикард вымыл их в ручье и, налив вина, протянул один из них Кэтрионе.

— И за что будем пить? — спросила она, хитро прищурив глаза.

— Утром ты чуть не умерла, нас преследовали псы, и спать нам предстояло в каком-нибудь стогу, но уже ночь, мы ещё живы, у нас есть крыша над головой, вино и камин, и было бы неплохо, чтобы так всё и оставалось, - Рикрад чуть улыбнулся и поднял кубок.

Кэтриона улыбнулась в ответ, кивнула, соглашаясь, и они выпили. Приятное тепло разлилось по телу и захотелось спать.

— Кто будет караулить первым? — спросила Кэтриона.

— Я могу. Ты ранена, отдыхай.

Их взгляды пересеклись, и Рикард отвернулся к огню, подбрасывая полено.

Его забота... Это было так непривычно для неё.

— Можно я спрошу тебя кое о чём?

— Спрашивай, это ведь не я запрещал задавать вопросы, — ответил Рикард, шевеля палкой угли и поджаривая на огнях кусок грудинки.

— Иногда ты так смотришь, — произнесла Кэтриона негромко, — таким странным взглядом, будто у меня на голове рога или крылья за спиной… почему?

Он обернулся и усмехнулся как-то невесело. Неторопливо отхлебнул из кубка и откинулся в кресле, запрокинув руки за голову.

— Когда-то... давно... у меня была сестра, — он смотрел в тёмный угол над камином, и лицо его оставалось бесстрастным, — иногда ты напоминаешь мне её. Очень сильно. Она была такая же вредная, и от неё были одни неприятности. Но ты же и так это знаешь.

— Знаю? Откуда? — удивилась Кэтриона.

— Отражения, которые ты делаешь... Когда я смотрю на тебя, я вижу её в твоих отражениях. Ты ведь колдунья, и сама можешь видеть отражения, которые делаешь.

Кэтриона промолчала.

О каких отражениях он говорит? Она же ничего такого не делала...

— Что с ней случилось? — спросила она тихо, всматриваясь в огонь.

— Она... погибла, — Рикард допил вино и налил ещё.

— А твои родители?

— И они тоже. Несчастный случай.

Слова звучали сухо. Фразы, будто отрезанные ножом. Но в них было столько боли...

— А ты? — Рикард повернулся и посмотрел на Кэтриону. — Кто твои родители?

— Мои? — вопрос застал её врасплох.

И что ей ответить? Что она не помнит своих родителей? Тогда придется рассказывать всё. А этого делать нельзя.

— Я... я сирота, выросшая на улицах Рокны.

Рикард рассмеялся.

— И вот снова ты мне лжешь...

— Почему ты так решил?

— Для сироты с улиц у тебя слишком нежная кожа, слишком правильная речь и изящная походка. Для сироты с улиц ты слишком умна и слишком многое знаешь и умеешь. А ещё ты слишком хорошо пахнешь! И даже одно «слишком» заставило бы сомневаться в твоих словах.

Она тоже допила вино и налила себе ещё. Пламя плясало в камине, а в голове ожила картина...

Магнус бы проехал мимо. Ведь много раз проезжал.

Мимо такой же вот бормочущей толпы, глазеющей на очередную казнь, пытку или порку. Мимо наспех собранного помоста из едва обтесанных сосновых бревен и палача в алом платке с прорезями для глаз, повязанном на пол лица.

Зачем платок? Все и так знают, кто этот мужчина с топором и плетью в руках. И что живет он за углом хлебной лавки, а жена его, маленькая женщина с рыжими кудрями — белошвейка.