Проклятье!

И когда он вышел из домика, она не удержалась, коснулась его вещей... С каждым мгновеньем проведённым вместе она хочет знать о нём всё больше.

Серые пятна памяти...

Дороги... Постоялые дворы... Таврак в серой войлочной шапке с пером цапли что-то бормочет, снимая с лошади седло... Она уже видела его, когда в Ирдионе пыталась считать память с этих же сумок... Дом... Гостиная с зеркалом и лестницей...

Седельные сумки — не слишком подходящая вещь...

Нужно что-то личное. То, что давно с ним...

Но что?

Ловко расстегнула застежку на одной из сумок. Чистая рубашка, кусок хорошего мыла, расческа...

А под всем этим на дне лежал кожаный кофр для свитков схваченный двумя деревянными обручами. И печать на нём — змея, свернувшаяся восьмеркой. Ашуманский символ…

Хотела дотронуться, но арры на плече вдруг завибрировали, предупреждая, и Кэтриона поспешно отдернула руку.

На кофре стояла защита.

Вот, значит, как! А ты совсем не прост, Рикард из Таврачьего квартала!

Услышала шаги, быстро застегнула сумку и занялась своими вещами.

— Пора выезжать, — сказал Рикард, входя, — не думаю, что псы дремлют там, куда ты их отправила.

Ехали молча, торопились. Но арры молчали снова, а значит, сбить псов со следа ей все-таки удалось.

Тревожило другое — почему ей так трудно сказать Рикарду о том, что дальше их пути расходятся?

Что-то не так стало между ними. Вчерашний разговор трещиной прошел по крепкому льду их неприязни и подозрений. И его забота о ней… Это даже хуже, чем ненависть. Ощущать её было почти больно…

Они спустились с холма и впереди замаячили первые дома — предместье Лисса. Вправо мост, ведущий через реку в город, влево, чуть дальше, будет развилка. И там он поедет на восток — в Таршан, а она снова в Лисс.

Она хотела сказать ему это утром, когда они завтракали, но не смогла. Потом, когда они седлали лошадей. Потом среди холмов, по которым они ехали, избегая дороги...

Но снова не смогла...

Да и сейчас слова дались ей с трудом.

— Здесь мы расстанемся, — произнесла она, наконец, стараясь сделать свой голос безразлично-будничным.

— Что значит «расстанемся»? — он повернулся.

— Я не еду в Таршан, — она отвела взгляд в сторону, глядя на вышагивающих по стерне галок, — я возвращаюсь обратно, сначала в Лисс, потом в Рокну.

Он прищурился, посмотрел в другую сторону, туда, где в белесой дымке виднелся узкий провал между горами — Восточные Врата. И взгляд его стал холодным, почти ледяным.

— И что вдруг случилось? С чего это миледи передумала ехать в Таршан? Ты нашла в Чёрной Пади всё, что искала? – спросил он, наматывая повод на кулак.

— Ну, можно сказать и так.

— Почему не сказала сразу?

Почему? Да потому!

— Тебе какая разница? Возьми, — она протянула ему деньги. — Спасибо.

— Это окончательное решение? — спросил он, глядя ей в глаза.

— Да! — и она не выдержала, переведя взгляд на рыжую гриву лошади, добавила тихо. — Возьми деньги.

Бард прядал ушами, и лишь его недовольное фырканье нарушало повисшую между ними тишину. А потом Рикард потянул повод влево, разворачивая коня.

— Не за что, миледи! Береги себя! — он стегнул Барда и поскакал на восток.

— Пёс тебя задери! — воскликнула она, опуская руку с монетами.

Денег он не взял. Кэтриона смотрела некоторое время ему вслед, потом произнесла вслух, ветру:

— И ты себя береги...

Повернула лошадь и поскакала в Лисс, проклиная себя на все лады.

За что?

Она не знала. В основном, за то странное саднящее чувство, поселившееся где-то в груди, чувство, которого она никогда раньше не испытывала. И которое хуже занозы...

— Да чтоб тебя! Провалиться мне в Дэйю! Дура ты, Кэтриона! Дура! — крикнула она снова ветру, несущемуся навстречу.

То, что они расстались — это правильно. Нельзя так делать — сближаться с кем-то. Никогда...

«Без любви. Без жалости. Без страха».

Она стегала коня и мчалась так, словно псы уже были у неё на хвосте. И если бы скачка помогала, она, наверное, загнала бы и себя, и лошадь...