— И как же это сделать?

— Ты что-нибудь понимаешь в камнях?

— В камнях? — усмехнулась Кэтриона. — Они холодные, твёрдые и у Ибексов они везде!

Эмунт улыбнулся.

— Почти так, но... Речь не об этих камнях. О драгоценных. Ты разбираешься в них?

— Не особо. Но я могу видеть через Дэйю их истинную ценность. Это да.

— Этого достаточно. Отправишься в Лааре от имени одного из князей Зафарина, который ищет очень большой сапфир. Поговоришь, посмотришь, что у них есть, выторгуешь цену и вернешься. Оставишь расписку зафаринского банка. А Нэйдар потом закончит дело с камнем. Легенда вполне приличная... Да и в самом деле я обещал такой камень в подарок, так что это будет почти правдой.

— Думаешь, у Туров есть свой безопасный путь в Лааре?

— Не думаю — знаю. Туры давно уже точат зуб на лаарские богатства. Насколько я слышал от того же Нэйдара, за помощь в войне Карриган просил у Ибексов какие-то рудники. И последнее время они ведут переговоры об этом постоянно. Так что да, безопасный путь в Лааре у Туров есть.

Кэтриона задумчиво посмотрела на герб Ордена на стене.

С чего бы Эмунту ей помогать? Но, с другой стороны, почему бы и нет? И если ехать в Лааре всё равно придется, то этот вариант очень даже неплох. Даже наоборот, он лучший из возможных.

Она перевела взгляд на аладира, который наблюдал за ней, и сказала:

— Хорошо, я согласна.

Рикарду показалось, что всё в Таршане было из кирпича. Дома, мосты, заборы, даже улицы были вымощены им.

И город был одет во все оттенки песочного, желтого, коричневого, терракоты и кармина, и лишь только ставни оставались голубыми или зелеными. В самом городе, казалось, сошлись запад и восток, смешались и растворились друг в друге, настолько причудливо всё переплелось. Восьмиугольные эддаррские башни соседствовали со стрельчатыми арками акведуков, закруглённые купола храмов, выкрашенные лазурью, окружали изящные башенки-пинакли. И в богатых домах всеми красками играли разноцветные шебеке — окна в виде сот из набранных в рамы разноцветных стёкол.

Стекло вообще любили в Таршане. Красное, лимонное и голубое, сложенное в хитрую мозаику, оно украшало колонны главного Храма и искрилось в витраже-розе.

Рикард ехал по улице, разглядывая это пёстрое разнообразие. Было тепло. Потеплело сразу, как только он миновал Восточные Врата — перевал, отделяющий Таршан от Лисса. Здесь, за перевалом, осени будто и не было вовсе. Акации и платаны стояли зеленые, тут и там на ветках неспешно зрели гранаты, хурма и инжир. И этот город, погруженный в ленивую теплую неспешность, наконец-то подействовал на Рикарда умиротворяюще.

С того самого момента, как он расстался с Кэтрионой в предместье Лисса, он почти не останавливался, гнал коня с одной мыслью — чем дальше он окажется от этой женщины, тем легче ему станет.

Легче не стало.

Но хотя бы вернулась способность здраво рассуждать, и он вдруг понял одну простую истину. Он глупец. Или безумец.

Зачем он вообще с ней связался? С ведьмой! Где было его благоразумие? Зачем поехал в Чёрную Падь? Разве ему нужны новые проблемы с белыми плащами? Как его вообще угораздило наняться в охранники к колдунье? Нет, это всё не просто так! Это наваждение. Треклятое колдовство! А она окрутила его. Внушила ему всё это — иначе как объяснить то, что с ним происходило? Все эти наваждения и глупые желания? И как объяснить ту странную пустоту, которую он ощущает внутри теперь?

Но в душе он знал — колдовство, будь оно на самом деле, он бы почувствовал. Он бы понял. Увидел. Да и не всякое колдовство его возьмет. Он десять лет пил драконью кровь, красную смолу, пахнущую железом и дымом, которая впиталась в его кости. Так что нет, дело не в колдовстве. А в чем?

«Не оглядывайся, не привязывайся, не верь никому».

Это было его молитвой, его девизом, его спасением, и столько лет он выполнял три этих простых правила, и боли не было. А теперь он разом их нарушил.

Два дня и три ночи, проведенные с ней...

И боль вернулась.

Словно сказав «Здесь мы расстанемся», она снова бросила факел с ирдионским пламенем в его новую жизнь. И всё полетело в бездну.

Он смотрел ей в глаза, он целовал её, наблюдал за ней спящей, вдыхал аромат её духов, он пил её, как отраву и хотел ещё... как ни одну женщину на сете.

У него были женщины... Последняя жила в Рокне, жена одного князя, лечившегося в Обители Тары. Князь был стар, годился ей в не то, что в отцы — в деды, и мало интересовался молодой женой. А молодая жена мало интересовалась мужем, навязанным семьей, которой нужен был лишь его титул.

Она была красива, играла на дзуне и любила сладкое. И Рикард приходил к ней иногда, в те дни, когда она присылала ему весточку о том, что мужа нет дома. Приносил цукаты, конфеты или засахаренные фрукты. И розы. Она их любила.

Он приходил с темнотой и уходил пока темно. Слушал её песни.

И иногда она просила его:

— Останься. Муж уехал по делам на три дня. Слуг я отпустила, нас никто не потревожит. Будем спать до обеда, а потом пить чай...