— Точно так же, как и мой… — вздыхает он. — Я знаю все эти хранилища как пальцы собственной руки. Там — все богатство и все знания Лиддеи. А здесь… а здесь дорога из руин.

Он прав. Вокруг пустынно и темно. Выжжено все, как после большого пожара. Но нет, не от пожара пострадали эти земли. На них обрушивались бомбы, по ним прокатывались боевые колесницы с косами, их топтала конница и травил ядовитый газ. Камни и песок дрожали под солдатскими ботинками. Падали взорванные мосты, рвались железнодорожные полотна, рушились башни. И если бы в войну ввязались эшри, здесь вообще никто не уцелел бы.

— Я видела картины прошлого, — говорю я, рассматривая развалины. — Наверное, ты тоже.

— Конечно, видел, — Малкольм горько улыбается. — Мы были слишком молоды. Почти мальчишки. И мы клялись друг другу, что построим этот мир. А если и не мы — то наши потомки непременно… А что сейчас? Что нам сейчас осталось?

Вопрос направлен куда-то в пустоту. Он снова прав: на самом деле, что сейчас? Одиночество. Стылое, как собачий вой на пустыре, как лай шакалов среди скал. И бесконечное, как небо. Ведь никуда от этого не деться: мы будем одиноки. Я — пока не верну своего брата, он — пока Деверро не простит его. Мы одиноки. Даже рядом друг с другом. Даже в его руках я буду знать, что я одна. Что я неполноценна, надколотый сосуд, треснувшая рукоять. Я выжжена, как пустыня. Моя война меня опустошает, и так будет продолжаться еще долго. А картины прошлого Лиддеи — те же бестелесные хрономиражи. Не дотронуться, не ощутить. Так далеко. Не дотянуться…

Хрономиражи?

Технологии эшри?..

— Малкольм, я видела еще кое-что, — Я порывисто хватаю его за рукав. — Там, в лагере у Гончих. Пока ты лежал в пещере. Это были люди. Миражи во времени.

— Как там, в хранилище? — Мэл смотрит на меня недоуменно.

— Почти, — говорю я. — Но они говорили о будущем. Они сказали, что они из будущего. Что там построен мир, который был утерян. И что Анклав падет, а две страны объединятся.

— Даже так? — Малкольм приподнимает бровь. — Но для того, чтобы разрезать ткань пространства-времени, нужна просто колоссальная энергия. Такая есть только в Истоке, и ее усердно берегут. Ну не могли они прийти из будущего.

— Понимаю, понимаю, — перебиваю я нетерпеливо. — Но что, если это какая-то ловушка? Что, если все эти видения — обман и никакого будущего мы не видели?

— Скорее всего, это так и есть…

Внезапно ночной воздух разрезает нарастающий гул. Малкольм замолкает, не договорив, и берет меня за руку. Это значит «доверься и подчинись». Теперь командует и направляет он. Гул все усиливается, но его источника не видно. Как будто рой невидимых пчел. Мы оглядываемся по сторонам, но так и не можем понять, откуда. Малкольм тянет меня в сторону больших валунов. Мы садимся на еще не остывшую землю и прижимаемся друг к другу.

— Накрыться б чем-нибудь… — шепчу я.

— Сиди тихо, — приказывает он.

К шуму примешивается еще и еле слышный рокот моторов. Малкольм заметно напрягается. Я вцепляюсь в его руку так, что еще чуть-чуть — и кажется, кость хрустнет. Мне страшно. Настолько страшно, что перед глазами снова появляется та птица. И последние секунды перед ударом.

— Беспилотники… — произносит Малкольм с ужасом.

Я поднимаю голову. И правда, целая эскадрилья дронов медленно зависает в воздухе прямо над нами. Камеры — как прицелы. Как десяток глаз, которые, не мигая, смотрят на нас. Я невольно утыкаюсь Мэлу в плечо и закрываю лицо.

— Я разберусь, — говорит он тихо и поднимается на ноги.

Краем глаза я смотрю на его движения. Он встает, делает пару шагов вперед, поднимает голову и смотрит дронам прямо в камеры. Спрашивает громко:

— Что вам нужно?

Дроны снова гудят. Два из них опускаются ниже, теперь они на уровне пояса Малкольма. Я, цепенея, наблюдаю за всем этим. Мэл прикасается к мечу на своем бедре. Весь его вид — как будто вызов.

— Я вижу вас! — повторяет он еще громче. — Я знал, что вы меня найдете. Я не прячусь! Я перед вами, — Он оборачивается и смотрит на меня. — Но это — моя женщина. Не трогайте ее.

Я не знаю, с кем он говорит. Но он, похоже, знает, кем заказан этот «праздник». И он боится. Я чувствую, что он боится. А от двух снизившихся дронов раздается слабый треск, и перед Малкольмом начинает проявляться голограмма.

Это изображение мальчика чуть помладше моего Вика. Мэл опускает голову и отступает назад, как конь, на полном скаку наткнувшийся на змею. Мальчик кажется живым: его ресницы трепещут от ветра, а из-под капюшона выбиваются светлые волосы. Он смотрит пристально и спокойно. Так, что у меня мороз по коже пробегает.

— Папа… — говорит он тихо.

И исчезает.

Мэл бросается вперед, вытягивает руку, будто хочет ухватиться за изображение, но его пальцы ловят пустоту. Пошатнувшись, он, как подкошенный, валится на колени и сгибается так, что почти касается лбом земли. Ладони прижаты к лицу, а плечи трясутся. Дроны резко поднимаются. Я резко вскакиваю и, выхватив револьвер, принимаюсь палить по ним почем зря. Искры сыплются во все стороны, как и тогда, в том хранилище. Три подбитых беспилотника с шипением падают на землю, остальные улетают. Я прячу револьвер обратно и бросаюсь к Малкольму: