— Кайтен, что она несет? — Мать резко поворачивается к сыну.

— И я не говорю, что Мэл — спаситель и герой! — Я снова обращаю на себя внимание. — Он был неправ. Он совершил много ошибок. Но если бы не он — и вы, и адмирал, и весь народ давно был бы истреблен. Погибло бы все то, за что вы столько лет сражались на невидимой войне. А вы пытаетесь убить того, кто ради вас пожертвовал всей своей жизнью. Он все перечеркнул и сжег все корабли… лишь для того, чтоб ваши могли вновь свободно ходить по земле и небу.

Они молчат. Я знаю, что мои слова шокировали их. Что ж, я на это и надеялась. Разрушить все. Перевернуть все с ног на голову. Я тяжело дышу, а гул все нарастает. Я понимаю — он реален. И тогда я оборачиваюсь — а за моей спиной стоит Сааба Карн и несколько десятков человек.

— Пришедшие из тьмы приветствуют тебя, — говорит Иокаста, стоящая рядом с аль-синх.

Аль-синх берется за один из рычагов — и тут же между мной и Уэллсами падает железная стена.

— Вот так, Данайя-эшри, — говорит Сааба. — Мы пришли.

Я оторопело перевожу взгляд со стены на нее, потом опять на стену и опять на нее. А потом — разворачиваюсь и, преодолев несколько шагов между нами, крепко обнимаю Зодчую. Я слышу, как усмехается Иокаста. Они стоят у Зодчей за спиной — их много, они сильные и молодые. И тут я понимаю: это эшри. Дети из народа, забранные Гончими. Они вернулись. Они здесь. Вернулись те, из-за кого мы начали эту войну. Мы — потому что я принадлежу им, а они — мои. Мой дом и мой народ — все они здесь. Здесь, в этих подземельях. Мы едины.

— Ты… заключила их в темницу? — спрашиваю я, не отрываясь от Саабы.

— Да, — отвечает она. — Мало кто знает, но за регенератором есть дополнительные комнаты и хранилища. Там могут находиться только те, кто осужден всенародным собранием. За ними обязательно придут — с той стороны. Их не оставят без наказания.

— Как вы пришли сюда? — Я наконец смотрю ей в глаза. — Вы подняли восстание?

— Нет, Гончие изгнали нас, — Сааба улыбается. — Белое Воинство дало приказ нас отпустить. Они сказали, что второй побег плененного однажды — страшный знак. А ты сбегала от них дважды.

— Даже так…

Я снова вспоминаю про тот зал, где я оставила Малкольма и раненого Аделара. Сжимаю руки Зодчей.

— Они что-то сделали тебе? — спрашивает она чутко, будто прочитав мои мысли.

— Не мне, — Я смотрю вдаль, в коридор. — Талита подстрелила Аделара. Импульсом Истока, в ногу. Он остался там. Не может встать.

— Деверро там один? — Она с тревогой хмурит брови.

Я отпускаю ее руки и решительно прохожу сквозь толпу:

— Сейчас увидите.

Обратная дорога до Истока кажется мне бесконечной. Я иду и боюсь того, что я могу там увидеть, когда вернусь. Греет только мысль, что Деверро не умрет — ведь Малкольм с ним, да и от раны в колене вряд ли можно умереть. А Зодчая идет рядом со мной, и мне так хочется узнать, что она скажет, когда все поймет. Поймет, что Малкольм — он и есть тот самый. Что они нашли друг друга — даже раньше, чем смогли это понять. Надеюсь, хоть сейчас-то они это поняли.

Пускай не гаснет свет. Пускай теперь все будет хорошо.

Когда мы входим в зал, свет там уже горит. Я оставляю замерших у входа Зодчую и ее людей, а сама прохожу чуть вперед. Деверро полулежит у стены, а Мэл склонился над ним и лоскутом, оторванным от рубашки, осторожно перевязывает ему ногу — медленно, сосредоточенно, стараясь не причинить лишней боли. Они меня даже не замечают. Слезы невольно выступают на глазах.

— Малкольм…

Он оборачивается — и резко выпрямляется. Смотрит на Зодчую и всех, кто с ней. Наверное, он многих из них знал. Он растерянно переводит взгляд с одного на другого, а Аделар, увидев эту картину, слегка удивленно улыбается. Улыбается, несмотря на испуг и боль.

— Сааба Карн… — говорит он. — Ты привела их.

— Я не могла иначе, адмирал, — Она почтительно кланяется ему. Ее люди повторяют за ней. — Я уходила для того, чтобы однажды возвратить их нашему народу. И вот, они здесь. Перед вами.

— Вы ранены… — начинаю я, глядя на колено адмирала, которое он даже не может разогнуть, не говоря уже о том, чтобы встать.

— Всего лишь в ногу. Могло бы быть гораздо хуже, — обрывает Малкольм. Снова поворачивается к Аделару и протягивает ему руку. — Ты… ну зачем ты это сделал? Я же должен был… Зачем ты пал ради меня?

Пару секунд Деверро смотрит на его ладонь, потом опять ему в глаза. Приняв помощь, он встает и пытается ступить на ногу, но, пошатнувшись и едва слышно охнув от боли, вцепляется в плечо Мэла.

А затем, вдруг высвободив руку из перевязи, крепко и порывисто обнимает своего друга.

— Дурак здесь ты, дружище, — говорит он, улыбаясь. Голос дрожит — или мне только кажется. — Я знал. Я ждал, что ты вернешься. На самом деле я давно тебя простил. Я никогда тебя не предавал, ты понял?.. Прости. Прости и ты меня, пожалуйста… прости…