Как некогда заметил М. Бубер, «высшая важность – не то…, что случается с человеком, не то, что он делает; и не то экстраординарное, что он делает, но ординарное; и еще более – не то, что он делает, но как он делает это» [Buber M.,1960]. По мнению философа, любой человеческий поступок может приобрести характер служения Богу, а высшая нравственность и есть то состояние, когда человек находится с Богом. Человек влияет на вечность не через специальные действия, но посредством идеи, намерения своих действий, и простая будничная забота о ближних может иметь большее значение, чем выполнение официальных религиозных обязанностей.

Именно поэтому не может не вызвать общественного одобрения предпринятое в последнее время внедрение инноваций со стороны Русской Православной Церкви. Принятием в феврале 2011 года документа «О вопросах внутренней жизни и внешней деятельности Русской Православной Церкви», в котором подчеркивается необходимость активизации социальной работы на приходах, Церковь обеспечила условия для акционистской практики, в которой столь остро нуждается население России.

Безусловно, на избранном пути Церковь столкнется с немалыми трудностями, преодоление которых зависит от способности отстаивать право на собственное видение проблем, на организационную самостоятельность, на развитие и внедрение инновационных идей, выведенных из отечественных и мировых достижений, на социальное финансирование и на специализированную подготовку кадров.

Поскольку профессия социального работника не только в Церкви, но и в государстве является довольно новой, безусловно, она хотела бы получить определенное развитие, статус в обществе. Повышению статуса социальной работы как наиболее гуманной сферы профессиональной деятельности может поспособствовать высокий профессионализм специалистов, нацеленных на создание благоприятных условий для реализации частных интересов, благодаря чему обеспечивается интерес общественный и, тем самым, повышается статус милосердия и гуманизма, социальной справедливости и духовности.

Астэр И.В. Формирование нравственных характеристик личности в практике социальной работы // Доклад на Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы духовно-нравственного образования и воспитания», 26–27 апреля 2011 года, РГПУ им. А. И. Герцена, Санкт-Петербург.

Прежде, чем приступить к разговору о социальной работе Церкви, необходимо определить цель христианской жизни. Николай Мотовилов в своем дневнике записал следующее поучение святого Серафима Саровского: «Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святаго божьего». [10] Таким образом, о. Серафим указал, что цель христианской жизни – святость. Святость же состоит в обретение Духа Святаго. Обретение Духа Святаго связанно с должным образом жизни – благочестием. И никакое знание, даже сакральное, не может этого компенсировать, а в определенном контексте может даже навредить. Апостол Павел писал: «Знание надмевает, а любовь созидает» (1 Кор. 8.1.). Сама по себе схоластическая теория, оторванная от практики, может навредить. Это справедливо и в обратной ситуации, для неправильно понятой практики. Уместно вспомнить высказывание Клайва Льюиса: «Аскетизм как средство полезен, как цель – опасен».

Итак, если христианин – это аскет (от греч. askesis – упражнение, подвиг), христианство – это практика, а не теория, то становится понятно, почему в христианской жизни всегда на первом месте пост, молитва, то есть подвиг.

Идеал святости и подвига вырабатывается, в первую очередь, в монашеской среде. Но если в Египте на заре христианства первоустроителям монашества был свойственен массовый уход от общественной жизни, то русское монашество всегда было тесно связано с государством и мирским обществом, условия жизни и социальный порядок которого различными сторонами отражались на монастырском образе жизни. С самого момента своего возникновения русское монашество осуществляло миссионерскую деятельность, поскольку для обращения в христианство языческой Руси Х – ХI вв. архипастырей назначали из греков, которые не только не имели представления о жизни русского народа, но, зачастую, не знали даже русского языка. Поэтому миссионерами у русских язычников были именно монашествующие. [11] При этом им не были свойственны формы активного вмешательства в жизнь государства, как это наблюдалось в монашеских орденах средневекового Запада. Согласно русской православной подвижнической позиции, истинным монахом считается тот, кто, пребывая в уединении, живет в единстве со всеми людьми.

Если западный подвижник шел в мир, и цель его миссионерской деятельности заключалась в проповеди Евангелия некрещеным и назидании слабоверующих, то восточный подвижник убегал от мира, думая, прежде всего, о спасении своей грешной души путем достижения духовного совершенства, любая другая деятельность была лишь следствием этой единственной цели – спасения души. Правда, иноки-подвижники восточного типа не спешили обращаться к миру и после того, как достигали нравственной зрелости. «Мир» сам устремлялся к ним, увидев славу их праведного жития. В житиях иноков люди видели тот подвиг, суть которого сводится к одному: «не любите мира, ни того, что в мире», а вовсе не заключается в наставлениях о том, как благоустроить земную жизнь.

Уже первые монахи, появившиеся на Руси, оказывали влияние на людей нравственными средствами, они проповедовали Евангелие путем убеждения и личного примера, поэтому их проповедь была так быстро услышана. С самых первых веков христианства на Руси «сборники житий святых, проникнутые самой возвышенной поэзией отшельнической жизни, были любимым чтением наших предков. Они заучивались наизусть и мало помалу входили в воззрения и убеждения народа». [12]

Характерно, что словесная проповедь в России стала получать распространение лишь к концу XVII века, то есть в тот период, когда Церковь в силу целого ряда обстоятельств была в кризисе. Русский историк И. К. Смолич отмечал, что «мероприятия Петра I, касавшиеся монашества и церковных владений, объясняются в основном его отрицательным отношением к христианской аскезе» и стремлением «поднять образовательный уровень, как духовенства, так и всего народа». [13] До эпохи Петра I проповедовали примером, а проповедовавший словом священник казался лицемером.

Проповедь через пример, а не через слово восходит к апостольским временам. Апостолы – миссионеры проповедовали Евангелие примером своей жизни и при этом они ни разу не ссылались на знаменитую Нагорную Проповедь Христа, ни разу не говорили «Как наставлял учитель». [14] Личность самого Христа, а не его учение ставили во главу угла своей миссионерской деятельности апостолы. На этот факт в отечественной православной словесности обратил внимание о. Андрей (Кураев): «Ни проповедь Стефана в день его мученической кончины, ни обращение Петра в день Пятидесятницы не содержит ссылок на Нагорную проповедь. Павел и Иоанн формулируют керигму, не обращаясь не только к учению, но и к жизни Иисуса». И далее Андрей Кураев пишет: «Евангелие Христа… несет Весть о Личности, а не о концепции.… И в общении со своими учениками Христос не приводит доказательств, не требует от них умственного напряжения, не рисует им системы мироздания или религиозной жизни. Он проповедует не Свои убеждения, а Себя Самого». [15]