Дело в том, что дар (если это можно было назвать даром) дремал внутри до подростковой перестройки организма. Определить хоть что-то можно было, сделав специальный тест. И то он лишь давал шансы 50/50. Я могла быть тайрифи, а могла и не быть.

Отец всегда был уверен в этом. Маниакально. В отличие от матери, которая предпочитала дождаться, когда все станет ясно.

Тем не менее, меня прятали, скрывали, специально уродовали. Очки, неряшливый хвост, мешковатая одежда и вечный страх.

«Тебя заберут, София».

«Будут ставить опыты».

«Уничтожат, разберут на органы».

«Молчи!»

«Не смотри в глаза!»

«Прячься!»

«Они везде и всюду!»

Первые особо болезненные месячные и раскрытый дар. Я помню, как тряслась от страха и ужаса, прижимая руки к ноющему животу и понимая, что самый страшный кошмар сбылся.

Я тайрифи!

Помню, как зло усмехнулась мать и ликовал отец.

У нас всегда были сложные отношения.

Без любви, поддержки и семейного уюта.

Фил Трэкот с рождения относился ко мне как к трофею, оружию, которое обеспечит ему победу.

Илли Трэкот… наверное, это можно было назвать ненавистью, скрытой, но такой обжигающе холодной.

О нет, она никогда не ударила, не накричала и не ругала меня. Наверное, боялась отца. Тот никогда бы не позволил такого обращения к своей игрушке. Но смотрела так, что я нутром чувствовала ее отношение. И не понимала. За что? Почему? Разве можно так ненавидеть собственного ребенка?

Моя жизнь до семнадцати лет была скучна и однообразна. Пуста и безлика.

Одиночка всегда и везде. Ко мне относились уважительно и холодно.

Именно поэтому я так рьяно ответила на ухаживания Уилсона, полностью открывшись.

Это даже ухаживанием было назвать сложно.

Первый букетик, который он вручил мне, приехав на званный обед. С женой и детьми.

Я тогда привычно сбежала, так привыкла быть одной. А Уилсон нашел. У искусственного фонтана, который был в нашей оранжерее. Просто разговор, неожиданное внимание, пустые слова, незатейливые комплименты, крохотный крохотные цветы ярко-синего цвета и смущение, опалившее щеки.

Помню, как тем же вечером засушила эти цветы и тайком по ночам вдыхала сладкий аромат, придумав себе героя и любовь.

Моя первая попытка сбежать из-под опеки отца. Хмельное чувство восторга и опасности. Я-то думала, что это лишь наша тайна и только.

Первый поцелуй, показавшийся мне слишком мокрым и совсем не таким, как я мечтала. Но я придумала и его. Меня любят и это самое главное.

Короткие встречи, болезненная близость, после которой так саднило между ног.

Взгляд жены Макса, с которой мы случайно столкнулись в магазине. Кольнувшее иголкой предчувствие беды. Уж слишком злорадно она на меня смотрела, словно знала что-то, чего не знала я.

Задержка. Всего один день, я даже подумать не могла о последствиях. А отец знал. Врач, кресло и новость о беременности.

Правда, обрушившаяся словно ушат ледяной воды.

Использовали, лгали, обманули.

И крохотная жизнь под сердцем.

Именно Айрин спасла меня от помешательства и шага в никуда.

Думала ли я о самоубийстве? О, да. Даже стояла на краю, вглядываясь в пропасть, готовясь сделать последний шаг и забыться. Но одно дело убить себя, а совсем другое — себя и ребенка. Крохотное существо, которое совершенно не виновато в том, что стало результатом лжи и обмана.

Лежать больше не было сил.

Я рывком села в кровати, смотря перед собой невидящим взглядом и словно вновь и вновь переживая те месяцы боли.

Мне казалось, что я сгорела дотла, что больше не смогу что-то чувствовать.

До того момента пока не увидела свою малышку. Такую крохотную, сморщенную, розовую и отчаянно во мне нуждающуюся.

Что значит шансов нет? — бушевал отец, получив результаты анализов и отказываясь верить в их точность. — Проверьте еще раз.

— Они все проверили и не один раз, — спокойно отозвалась мать, стоя у окна. — Я же говорила, что она порченная и не сможет продолжить династию.

— Значит, мы попробуем еще раз!

Я не сразу поняла смысл его слов, занятая изучением своей малышки, которая так крепко сжимала крохотным кулачком мой указательный палец.

Любовь, счастье. Впервые я была кому-то нужна. Меня кто-то любил. По-настоящему. И впервые я готова была полюбить, не боясь быть отвергнутой.

— Что? — поднимая взгляд на отца, переспросила едва слышно.

— Как только придешь в себя и тело восстановится, мы попробуем еще. Надеюсь, Макс согласится.