«Театральное действие отлично, с одной стороны, от следующих видов действий: от вида магического (заклинание, заговор), от литургического (церковная служба, молебен), от действия культового (похороны), от действия обрядового (посвящение в рыцари, поступление в масонскую ложу).

Хотя все эти действия наряду с театральным действием суть действия символические, действия-знаки, указывающие на нечто, стоящее за непосредственно воспринимаемым содержанием, тем не менее, они отличны от действия театрального. Все они в какой-то мере и степени связаны с жизненной действительностью (понимая термин в широком смысле слова), и суть действия – вносящая или долженствующая внести какие-то изменения в сферу бытия. <…> В то же время театральное действие есть действие фиктивное, ненастоящее, квази-действие. Оно есть выражение воображаемой действительности, есть игра, представление. <…>

С другой стороны, театральное действие отлично от действия состязательного (бой быков, бой петухов), от действия спортивного (игра в теннис), от действия акробатического, циркового (кульбит, работа на приборах). Театральное действие отлично от них тем, что оно всегда выступает как действие-знак, открывающее за собой какую-то воображаемую действительность. Так, волнение актера мы воспринимаем как волнение Гамлета» [431] .

Положения Якобсона принимаются как основа формулировки.

28 октября Сахновский читает пункт 2-й тезисов. Разгорается спор о том, что есть театральный жест и возможна или невозможна фиксация театрального произведения.

«П. М. Якобсон говорит, что следует по вопросу о возможности фиксации театра установить, о чем идет речь. Можно говорить 1) о фиксации партитуры режиссера, 2) о фиксации спектакля в научных целях, 3) о фиксации спектакля в смысле выражения его художественными средствами. Существенное значение имеет третий случай. Но он подразумевает, что мы получаем переход в новое, хотя и близкое искусство, – т. е. вопрос снимается.

Что касается признака, который указывает Любовь Яковлевна как спецификум театра, то он слишком общ. Говорят о диалектике в жизни, в истории и т. д. Нужно еще что-то указать. Этим признаком является широко понятый жест.

В. Г. Сахновский указывает, что для плодотворности рассмотрения затронутого при обсуждении д'oлжно разграничить две темы: 1) проблему фиксации, 2) проблему спецификума театра.

Театр отличается, по словам Любови Яковлевны, диалектикой борющихся сил. Это ли основной признак? Павел Максимович прав, что указание на этот признак слишком общо. Мы это в театре непременно наблюдаем, и с прибавлением некоторого физического участия в процессе спектакля того, что можно назвать массами или перемещением масс, данное Любовью Яковлевной указание будет правильным. Диалектика на сцене выражается в некоем физическом проявлении внутренних сил [, которое может звучать и в декорации, и в звуках. Это есть и в театре теней – присутствие чего-то чувственного. Есть диалектика страстей в ораторской речи, но там нет театра именно в силу отсутствия этого момента.] Что касается предложения Павла Максимовича понимать широко „жест“ как признак спецификума <театра>, то это расширение не придает ясности, в театре жест должно понимать ограниченно. (Квадратными скобками отмечена вычеркнутая в стенограмме часть фразы. – В. Г.)

Л. Я. Гуревич, возражая П. М. Якобсону, указывает, что, поскольку Павел Максимович распространяет жест широко, выходит, что за этим жестом скрывается некое движение сил. Жест родится из волевых движений. Мы имеем жест там, где мы воспринимаем жизнь как множество мотивов, т. е., иначе говоря, понятие жеста уже подразумевает диалектическое действие. Что касается положения Василия Григорьевича о чувственном воплощении, то оно вполне правильно.

Касаясь вопроса фиксации театрального действия, В. Г. Сахновский считает, что этого быть не может. Театр не может быть опосредован. <…> Но зритель, когда на сцене подходят актеры друг к другу, чувствует что-то живое. Это живоносное начало есть главное в театре. Непосредственное впечатление есть основа театра» [432] .

П. М. Якобсон полагает, что в статье о театре, которая вскрывает сущность театра, должен быть поставлен вопрос о последнем смысле театра, о той действительности, которая в нем открывается. В. Г. Сахновский соглашается с тем, что вопрос о последнем смысле театра должен быть поставлен, но сомневается, можно ли это включить в словарь. Л. Я. Гуревич считает, что надо ставить этот вопрос.

Итак, обсуждая, что есть театр и в чем его особенности («спецификум»), основные дискутанты, Сахновский и Якобсон, поддержанные Гуревич, возвращаются к вопросу о глубинной сущности («последнем смысле») сценического искусства, подчеркивая неразрывность связи между метафизикой театра и его технологическими проблемами.

Обсуждение «жеста» как признака и метода манифестации театра – отзвук и продолжение идей Якобсона, высказанных им в полемике с Сахновским. Спустя год Якобсон выступит с развернутым докладом «Что такое театр»: «Стихия театра есть жест. Это есть не декларация, а указание специфичности предмета. Контекст театра есть сфера игры, осознаваемой как представление и как воплощение лиц. Это принципиально заставляет нас интерпретировать всю действительность театра в аспекте жеста – будет ли это слово, декорация, музыка и т. д. Анализ жеста может вскрыть весь предмет театра. В жесте даются многочисленные „мы“, строящие театр. Эти формы могут даваться и в иных носителях – в декорациях, музыке, слове и т. д. Иного пути для раскрытия театра как целого – нет» [433] .

Кроме того, касаются проблемы фиксации сценического произведения: возможна ли она в принципе и если нет, то почему, а если да – то каким именно образом. И здесь на помощь театроведам приходят заинтересованные коллеги других отделений ГАХН (см. далее доклад О. А. Шор).

Принимается решение «подробнее раскрыть вопрос о фиксации сценического действия» в словарной статье.

11 ноября Якобсон читает доклад «Система театрального знания». Тезисы его таковы:

«1. Театр как живой предмет культуры подобно всем другим искусствам является объектом отнюдь не одного только научного отношения.