Не успел вчера глашатай прочитать новый указ по налогам для гильдий, народ разбежался по трактирам накачиваться праведным гневом и густым чёрным элем. Или наоборот: густым чёрным гневом и праведным элем. Или даже — густым чёрным праведным гневным элем. Мечислав усмехнулся: вечно в минуту опасности в голову лезет всякая ерунда.

С полгода назад Магистрат понизил ввозные пошлины на ячмень, чем сразу воспользовались Змеевы купцы: цена упала до бросовой, зато пиво полилось рекой — не успевали выпивать. Разорившиеся пивовары выливали прямо на мостовые, весь город провонял сладко-горьким. Тогда их разогнали быстро, благо — глава города заверил бунтующих, что все излишки Змеевы купцы скупят по достойной цене и отвезут в соседние княжества.

А вот пахари — народ простой, обиделись: теперь за зерно не выручишь, куда его девать? Да ещё Магистрат не придумал ничего лучше, чем поднять налоги на ячмень и снизить на рис и пшеницу. Не могли дождаться, пока распродадутся старые запасы? Лишнего мюнце восхотели, хапуги?

Стоят, пахари, ропщут, ждут первого плевка в сторону тихомировцев. Тогда пощады не жди — разорвут. Глашатай спрятался в Магистрате — ждал бойню, после которой можно будет зачитать притихшим горожанам указ Магистрата о… как же её? Компенсации! Часть прибыли с пива Змеево племя решило отдать крестьянам, но этот указ нужно прочитать в своё время — сразу после побоища. Чтобы обиженные решили, что это — их, пусть небольшая, но — победа.

Короткое древко намокло от пота, скользит. Мечислав по очереди вытер руки о штаны, шмыгнул носом. Лишь бы брат успел. Не зря же Ульрих определил Тверда в пращники — глаз зоркий, бросок меткий, почти сразу стал десятником, хоть в подчинении у него теперь ученики и постарше есть. И на год, и на два, даже те, кто уже лук осваивать начал.

Но сегодня убивать не велено, только колотить, потому и пращи с древками.

— Чего вылупился, щенок? — грузный бородатый крестьянин, с пяти шагов разящий перегаром, показал кулак Мечиславу. — Усмехается он. Ждёшь лёгкой драки?

Ага, сейчас заговорю, жди. Ляпнешь слово не к месту, поймут неправильно, начнётся свалка — полетят клочки по закоулочкам.

В разношерстной толпе мелькнуло знакомое лицо. Или показалось? Они все сейчас знакомые, всех видал на улицах да в кабаках. Да некоторых ещё и в борделях, куда друзья-гильдейцы затащили пару раз. Брата не взяли, мал ещё, обещали на следующий год. Мал… вон плечи какие, не всякому кузнецу впору. Боги, о чём думаешь, Мечислав? Вспомнил Марту-искусницу? Скорее бы уже началось.

Дикий свист раздался за спинами недовольных крестьян. Вот и славно, Твердовы ребята перекрыли последнюю улицу.

— Копья к бою! — ломающимся голосом крикнул пятидесятник. Хоть в руках и не копья, да в настоящем бою команда не изменится.

Толпа возмущённо зарычала, начала недовольно разворачиваться. Видать, первый залп камней достиг спин бунтарей.

— Вперёд!

Зря думают, что задние копейщики меняются с передними, когда те устанут. То есть, и так, конечно, бывает. В настоящем бою доспешные устают быстрее. А сейчас, при разгоне мужичья, задние передают древки взамен поломаных о спины и плечи неповоротливого противника.

Охаживая толпу бок-о-бок с пятидесятником Мечислав мельком с благодарностью вспомнил науку Тихомира. Как дрался с братом в коровнике, стараясь не задеть палкой морды животных. Как учил на тренировках удары и тычки в самые больные места, защищённые многослойной кожей с пришитыми мешочками, наполненными кровью. Сейчас всё это ох как пригодилось.

Пятидесятник чуть поспешил, выдвинулся на корпус, и — рухнул, сражённый стрелой. Толпа ахнула — все безоружные, такого не может быть!

Мечислав обшарил окна домов, нашёл приоткрытое.

— Справа! Второй этаж! Первый ряд — держать толпу, второй — в дом, быстро!

Крестьян молотили уже лежащих на земле — от злости, от души. Разбивали в кровь лица, с наслаждением выбивали зубы. Ярость за товарища — какая ещё нужна причина для побоища? И какие ещё могут быть приказы, кроме «убивать, убивать и убивать!»?

— Стоять! Прекратить!! Не сметь!!!

Голос показался чужим, сорвавшимся на визг.

— Приказываю немедленно прекратить!

Для непонятливых Мечислав вдарил палкой. По своим. Спина, бок, шея — что попадётся. Кто поголовастей — начал помогать сотнику. Задние послушно передавали древки: не их забота, кого колотить.

— Встать в строй! Держать линию!

И — мужичью, что с надеждой смотрело на неожиданного спасителя:

— Эй, вы! Все в центр, мигом!!!

Стонущие бунтари послушно подбирали своих, оттаскивали от разъярённых копейщиков в центр плаца.

— Капут нам, — буркнул разгорячённый, со слипшимися от пота волосами сосед слева. — Ульрих прибьёт к щиту и прикажет пращникам тренироваться.

— Что с пятидесятником?

— В голову. Шлем к голове пришпилил. Почти по самое оперение.