— Что же это, князь через сотню правил?

— Погоди, Тверд. Опора, в ногах правды нет, садись пока так, как есть, потом разберёмся.

Пока бояре рассаживались вдоль стен, вспоминая кто где по роду да знатности, челядь зажгла светильники. Все худо-бедно устроились, Мечислав, пытаясь быть торжественным, проговорил:

— Ну что, Опора. Каково оно, под крыльями Змеевыми? Кто смелый? Вырвибок? Нет?

— Вели слово держать, князь, — проскрипел, прокашлявшись, старый боярин. Сам седой, будто крахмальный, спина скрючена, костлявые пальцы держаться за кривую палку, того гляди рассыплется. Князь повёл шуйцей, разрешил не вставать:

— Держи слово.

— Боярин Кордонец. Змеева сотня, князь, стережёт и сопровождает караваны, в наши дела почти не вмешивается, так что… не так страшен Змей, как у бабы на вышивке.

— Смел, старик, — улыбнулся Мечистлав. — Правду-матку, прямо в глаза, верно?

Кордонец не смутился:

— Я сказал правду. С того времени, как Змеево крыло легло на Кряжич, ни один наш закон не был нарушен сотней, ни одного нового они не принесли с собой. Всё, что они требовали от Четвертака…

— Требовали? От князя?

— Змей умеет требовать и молча, князь. Вся торговля идёт к нам Змеевыми караванами. А ну, недостанет железа? А ну — не купит он нашу пеньку, а — смола? Говорят, наша смола где-то как золото нужна, но у нас-то ей — грош цена!

— Знаю, Кордонец, знаю. Ведомо мне как Змей страны вяжет. Скажу больше, бояре. Моя дружина набрана Змеем. Вот так.

Бояре ахнули, но Мечислав выставил руки, успокаивая:

— Понятно, не самим Змеем — Змеевым сотником. Четыре года назад наёмничали мы с братом на Юге. Сколько битв с воеводой Тихомиром прошли — не упомнить. Воевода, считал наши победы?

— Бед поболе… — буркнул Тихомир.

— То, да. И во всех бедах держала нас лишь мечта — вернуться домой. И пришёл к нам в корчму, где мы пропивали свои серебряники, сотник Змеев. Говорит, мечтаете домой вернуться? Есть уговор. От этой самой корчмы, до дома, до родного Кряжича — все города и селенья под крыло Змею отдать. — Мечислав встал, прошёлся до двери, задумчиво хрустя костяшками пальцев. — Мечом ли, уговорами, хитростью, как угодно. Змей под это нам с братом дружину даст и даже Четвертака из Кряжича с войском выгонит в чистое поле, где мы и сразимся.

Расстояние от двери до кресла Мечислав преодолел в три прыжка. На бегу вынул из ножен оружие и рубящим движением от плеча вогнал его в дубовую спинку кресла, расколов до середины. Поражённые бояре вытянулись, боялись сделать лишнее движение. Князь невозмутимо повернулся, и с улыбкой, которой позавидовал бы сам Змей, тихо — на пределе слышимости, спросил:

— Вот я и хочу узнать, Опора, что же вам Змей обещал, что вы меня как родного в город примете?

Тяжёлое молчание воцарилось в Приёмной палате.

***

— Подумайте, пока что об этом, дорогая Опора. А у меня, извините, дела.

В полной тишине князь встал на трон, двумя руками ухватился за рукоять меча, и, будто находится в палате один, кряхтя и чертыхаясь, начал его раскачивать и выдёргивать.

Тихомир, сложив руки на груди, стоял у двери и, поочерёдно поднимая брови, смотрел на сидящих вдоль стен бояр. Волхв закончил чинить один лапоть, занялся другим. Твердимир, сурово выпятил нижнюю губу, нахмурился, став неотличимым от старшего брата. Даже золотые кудри стали как-то значительнее и величественнее. Особенную державность боярину придавала лежащая на рукояти меча правая рука.

Мечислав вытянул меч почти наполовину, дальше, сразу видно, пойдёт легче, спрыгнул с кресла, отряхнул загрубевшие, все в мозолях, ладони, отчего раздались сухие шлепки, чем-то напомнившие удары бича.

— Ну, Опора. Что скажешь? Хотя, нет… — резко руками приказал всем молчать, свёл ладони вместе, приложил ко рту, — давайте так. Кто-нибудь помнит, почему боярский сход зовут Опорой?

Князь приглашающе обвёл бояр десницей. Слово взял молодой боярин с короткой рыжей бородёнкой и колючими глазами. Его соболья шапка ещё не очень высока, рукава не шибко длинны, да и сам он сидит у двери. По мнению брата, этот в шестёрке верных:

— Вели, князь…

— Велю, — перебил Мечислав. — Держи слово.

— Подбоярок Воробей. Опорой трону бояре. Князю в правлении мы опора.

— А ежели князь — сволочь? Почему вы запретили Четвертаку биться в Кряжиче и выгнали в чистое поле? И, главное, как у вас это получилось? Неужели в его дружине одни рохли, что не попытались даже сопротивляться?

— Не рохли. Но и не пытались.

— Но, почему?

— Слово Опоры. Мы храним город от смуты. Ты, князь, прорубаешь дорогу домой, народ тебя ждёт, Четвертак готовит город к осаде, так неужели мы допустим, чтобы два князя резали народ, который считают своим?! Извиняй, Мечислав, но и тебе, если сюда пойдёт кто-то, кого люди любят больше, придётся выйти в поле и драться там.