Мечислав напряг желваки. Разделённые суровой складкой, брови сшиблись на переносице. Несколько раз шумно вздохнул, видимо, перед казнью решил дослушать:

— Продолжай.

— Мы поступили правильно, потому что вплотную к нашим кордонам подошли земли Змея. Мы укрепили Кряжич новым князем, более способным нас защитить. Но мы и ошиблись! Крылья Змея — всего лишь торговые пути, что охраняются Змеевыми десятками и сотнями! И когда, при помощи Четвертака в городе появилась Змеева лавка, потом — склады, а затем и сами торговцы, мы поняли, что ошиблись. Нам ничего не угрожало.

— Так почему же вы теперь скинули Четвертака?

— Да потому, князь, что со Змеевыми сотнями на наши земли пришёл закон! Дороги, вдоль которых как шишки на ёлке висели воры, стали безопасны. Любая девка могла ночью пройти из одной деревни в другую и ничего ей не угрожало. Змеевым людям на это наплевать, им главное, чтобы купцам было спокойно. Но итог! Итог оказался иным. Мы получили больше, чем ожидали. А вот с Четвертаком… что жесток, так и ладно, не впервой.

— Чего ж не так?

— Так он же и принёс беззаконие, князь! Ни суда, ни разбора, ничего! Его постоянно сотник одёргивал! И, главное — несправедливость в суде! Мальчишка украл на базаре лепёшку — смерть! Княжеский дружинник испортил десяток девок — как с гуся вода! Пожурить перед строем, погрозить пальчиком и — всё! Змеев сотник сам его осаживал, потом перестал. А после начали появляться трупы княжеских дружинников. Что это значит?

— Крестьяне? — прищурил Мечислав левый глаз.

— Крестьяне! А это уже — бунт? Пока тихий, но в тихом омуте, да что там говорить… ты сам сегодня троих колодников под своё слово освободил. Знаешь, кто они?

— Бунтари?

— Убивали дружинников. А четвёртый?

— Насильник? Дружинник, что ли?

— То-то!

— Так он и сам колодник, ему смерть грозила.

— Так Четвертак всегда и делал: если что серьёзное — закуёт в кандалы, отдаст палачу на побои, а потом милует, находит повод. Даже не клеймит.

Гордыня перевёл дух, на миг задумался.

— Так что руби нам головы, князь. Мы ошиблись. Ошиблись, но поступили верно. Так и надо было делать десять лет назад, но в этот раз всё нужно было делать иначе. И Миродара смерть на наших руках.

Мечислав снова уселся в кресло, поставил локоть на подлокотник, подпёр подбородок.

— Что скажешь, брат?

Твердимир опёрся о спинку кресла:

— Тихомир, справишься?

— Велика наука… — буркнул от двери воевода. Бояре затравленно переглядывались, лишь шестеро, на которых положился младший брат, встали, склонили головы, ожидая неизбежного. Знали — есть на князя управа, но сейчас закон на его стороне. Заговор — преступление и нет ему прощения. Воевода перевёл взгляд на князя, прогудел, — Ты, князь, что шуту своему рот заткнул? Али речи милосердные не хочешь слушать? И правильно — этот убедит, сам потом жалеть начнёшь.

Мечислав скривился, опустил левую руку, снял повязку с волхва:

— Что скажешь, юродивый? Только не мудри, зарублю.

Вторак задумчиво осмотрел лапти, скосил взгляд на князя.

— Я в твоих делах не разбираюсь, дай лучше ты мне совет.

— Какой?

— Купил я лапти. Купец обещал, что я пешком в них до Кряжича и обратно пешком дойду.

— Ну?

— Прохудились. Даже одного перехода не выдержали.

— Клеймо есть?

— Есть.

— Так езжай, руби ему голову. Тебе коня дать?

— Тут вот в чём дело, князь. Он говорил «пешком», а я на коне ехал. Стременем натёр. Мож, пешком-то и не перетёрлись…

— А что сапог не купил?

— Хотел пешком, да за тобой разве поспеешь?

— Сталбыть, ошибся, мудрый?

Бояре недоумённо переглянулись. Что за ерунда? Волхв невозмутимо продолжил:

— Ошибся. Благо, сам и починил, трудов — меньше часа.

— В следующий раз умнее будешь. Решено! — Князь хлопнул ладонью о подлокотник.

Опора подобралась.

— Клеймить вас не буду, не того вы племени. Ошиблись. Десять лет у нас с братом отняли. Но, теперь смотрите — на душу вам своим именем клеймо ставлю. Наше с братом. Тихомир, дай им пройти. Им надо подумать.

Воевода посторонился, бухнул в дверь, открывая. Бояре вышли молча, некоторые оборачивались, но говорить никто не решился.

— Ну? — Дверь закрылась, Мечислав обернулся к волхву. — Что скажешь?

— Плохо дело. Я своими лаптями всё испортил.

— Ты же сам настоял!

— Настоял. А теперь вижу — зря. Услышав наш разговор все успокоились, даже если кто и готов был что-то сказать — замкнулся. Кара не грозит… нет, зря. И, главное — теперь нам отковырять, даже если кто что и знает, будет гораздо труднее. Главного-то мы не узнали?