Шрифт:
– Не беспокойся, брат. Сейчас оторвем каких-нибудь досок и сделаем тебе хороший гроб, - твердо пообещал Тодт.
– Спасибо, - ответил Келарь, - Книжник, теперь останься со мной один и отпусти грехи. Если я еще не умру, почитай мне Библию, а я посмотрю в небо и подумаю о Господе нашем Иисусе.
Пленник немного пришел в себя и почувствовал, что "Зефир" идет под парусом, но на руле какой-то посторонний человек без опыта управления легкой и быстрой бригантиной.
Габриэль открыл глаза. Сил не хватало даже приподняться, не то, что встать.
– Что за чертовщина! Кто ты такой?
– спросил он сидевшего напротив незнакомого человека в докторском балахоне.
– Антонио Бонакорси, дипломированный врач, - ответил Бонакорси.
– Мы что, проиграли абордаж? К вам пришла помощь?
– откуда же еще мог взяться чужой врач, как не с "Санта-Марии".
– Вы проиграли абордаж. Мы с Божьей помощью справились сами.
– У нас было трехкратное численное превосходство, и мои парни ветераны абордажей, а у вас там всякий сброд, который первый раз друг друга увидел! Как, черт возьми?!
– С Божьей помощью, - скромно ответил Бонакорси, который сам не понимал, каким чудом удалось отбиться, - Просто не надо брать на абордаж Тодта и Книжника, им Бог помогает.
– Врач, значит? А где охрана?
– Охраны нет, мессир, потому что команды еле хватает держать курс. Вы в плену лично у графа де Круа, потому что Тодт не берет пленных. Мы с... другим пассажиром будем меняться у Вашей постели. Давайте, я рану посмотрю.
– Где мой судовой врач?
– Погиб. Ваши солдаты задержались у нас на палубе, поэтому раненые и врач не смогли отбиться от береговых пиратов.
– А ваша банда сначала отбила абордаж, потом береговых?
– Как-то так. Ваши держались до последнего, а береговые потеряли семь человек и пошли на переговоры. Пришлось оставить на Корсике "Санта-Марию" без руля и с дырой в трюме, а мы ушли на "Зефире".
– Черт побери, - скорее вздохнул, чем выругался Габриэль. Сил не осталось нисколько, даже не ругательства. Даже ноги с кровати свесить.
– Пить хочу.
Бонакорси попытался налить в кружку вина из бочонка. Корабль качнуло, и лекарь чуть не упал вместе с кружкой.
– На здоровье, мессир.
Пациент с трудом сел. Сидя, он дрожал настолько сильно, что по поверхности вина в кружке побежала мелкая рябь.
– Что со мной? Яд?
Доктор развернул бинты на правой руке и пригляделся к ране, повернув ее к открытому иллюминатору.
– Хуже. Сильный ожог по голому мясу. Кость торчит, по-хорошему в таких случаях не заживает. Явно вижу, что кость треснула отсюда и выше. Надо ампутировать повторно, выше трещины.
– Брррр... Где выше? Тут до локтя ладонь не влезет.
– Наверное, по суставу. Но я бы не стал торопиться.
– Почему? Может и так зажить?
– Не может.
– Ждете, что мне лучше станет?
– Не станет.
– Что тогда?
– Да вот смотрю, как Вам плохо, и думаю, что лучше бы Вас не мучать перед смертью, а налить обезболивающего и священника пригласить. Сейчас на палубе раненый в живот так благостно скончался. Не мучался, не кричал.
– Пошел вон, дурак! Я еще вас всех переживу!
– Ладно-ладно, давайте забинтую обратно.
Габриэль застонал и упал в койку, а Бонакорси зафиксировал бинт и вылез на палубу. На небольших гребных судах нет явно выраженной кормовой надстройки, из которой можно на палубу просто выйти. Помещение, которое можно назвать "каютой" там, в сущности, часть трюма под палубой.
– Ваша светлость, пленник пришел в себя!
– доложил он Максимилиану.
– Как его самочувствие?
– Пациент скорее мертв, чем жив.
К этому времени Марта и Фредерик уже рассказали, какое отношение к ним имеет Морской Кот и из каких соображений он мог пуститься в погоню и на абордаж.
– Надо бы с ним поговорить, пока живой, - сказал Максимилиан, - Или мы и так уже все знаем?
– У меня есть свеча!
– сказал Фредерик, - И он точно знает больше, чем мы.
– Та самая?
– Да, еще из гостиницы. И маска, которая к ней прилагается, у меня тоже есть. Буду стоять у окна и задавать вопросы. Только можно мне Ваш плащ?
– Зачем?
– Он длиннее моего. Я боюсь, что наш пленник слишком разозлится, если меня узнает.
– Бери. Не торопись, прибудем только завтра днем.