– В наших рядах тогда сражался славный рыцарь Луис из Кадиса, а то бы мы нипочем не превозмогли, ибо у Черного Абдуллы служили пять братьев-нубийцев, черных, как совесть ростовщика, и могучих, как ифриты, и они поубивали бы нас всех. Солдаты бросили нас с капитаном, и мы остались вдвоем против пяти. Но рядом с нами встал Луис и сразил троих из братьев, чем сломил дух оставшихся, и одного прикончил я, а другого капитан. К моему глубокому сожалению, это был последний боевой выход, когда с нами ходили рыцари-добровольцы.

– Еще бы! Вам надо было назваться не "Ладья Харона", а "Корабль дураков"! Рассказывали про вас рыцари!

– Ври, да не завирайся!
– крикнул другой голос, - Я ходил с Луисом на "Святом Петре". Луису на лучших кораблях рады, он на борт вашего свинарника даже не ступил бы. И про Черного Абдуллу перебор. Он морская легенда и пять братьев-ифритов - легенда. А вы никто и звать вас никак.

– Я подтверждаю его слова!

Морской народ снова расступился и с удивлением увидел, что за Тодта вступился безногий нищий с обожженным лицом.

– Кто ты такой, чтобы что-то подтверждать?
– сурово спросил ближайший моряк, высокий дядька при мече и золотых перстнях.

– Я когда-то был известен как рыцарь Луис из Кадиса, - ответил нищий с кастильским акцентом.

– Докажи!

Нищий повернул голову.

– Половину левого уха я потерял, когда Арудж Барбаросса решил вопреки здравому смыслу переправиться обратно через реку Саладо, чтобы спасти своих людей.

– Луис!
– воскликнул Тодт, - Что с тобой?

– После вас я ходил со славным капитаном Дориа, но Бог не дал мне умереть в бою. Османским ядром мне перебило ноги, а лицо обожгло, когда я лежал без памяти на горящей палубе.

– Но почему...

– У меня есть причины, о которых я не хочу говорить. Дайте мне умереть спокойно, не так уж долго мне осталось страдать на этом свете.

– Ты сказал: "Дориа"? Я не верю ни тебе, ни этим проходимцам, - нашелся очередной Фома.

– Унеси тебя дьявол на дно морское!
– в беседу вступил новый участник.

– Мессир Дориа?
– вокруг приподнялись шляпы и склонились головы.

– Это Луис из Кадиса, а это Тодт с "Санта-Марии", - спокойно сказал Дориа, - Тодт один из лучших капитанов солдат в Генуе, Неаполе и Марселе, и я в жизни не слышал, чтобы он врал. Если он не у меня на корабле, то только потому, что у него слишком несносный и слишком сухопутный характер. Он не только не генуэзец, он вообще не моряк. Никогда не знаешь, что от него ждать, то убьет солдата за трусость, то корабль подожжет.

– Мое почтение, - поклонился Тодт, - Я вот как раз хотел рассказать, как мы с Вами ходили на пиратов, и нашему скромному галиоту досталась полноразмерная галера...

– И вы сожгли ее к морскому дьяволу!
– Дориа обернулся к аудитории, - Они атаковали клином, на острие был Тодт, а в середине здоровый матрос с бочонком пороха. Пробились к грузовому люку и бросили бочонок в трюм. Там так громыхнуло, что даже у нас на палубе было слышно.

– Тодт сказал, что порох придумали трусы, и без него лучше, - дополнил Келарь, - Я предложил его куда-нибудь выбросить, Книжник предложил его предварительно поджечь, а тот матрос пообещал дотащить бочонок с фитилем до трюмного люка, если ему не помешают. Тодт поклялся, что ни волоска не упадет с его головы на пути до трюмного люка.

– А после?

– На отходе поймал пулю в живот. Уж мы молились-молились, а он все равно умер.

– Это потому что у вас никогда врача нормального не было!

– К черту врачей!
– вступился еще какой-то моряк, - Они заливают раны от пуль кипящим маслом. Я помню, как ранили Пьетро. Он лежал и тихо стонал, вот-вот полетела бы душа в рай. Но корабельный хирург вытащил пулю и налил кипящего масла. В дыру в животе, прямо в кишки. Пьетро орал как резаный, а потом умер. Мы с тех пор тяжелых раненых сами добиваем. Молитва, последняя просьба, кинжалом в сердце и понеслась душа в рай!

Толпа умолкла. Каждый перекрестился и вспомнил своих друзей, погибших от ран, леченых или нелеченых, быстро или медленно.

В завершение Тодт рассказал еще пять удивительных историй, и ни один скептик ни в чем не усомнился.

Когда гроб грузили на корабль, к Тодту подошел хорошо одетый моряк с накрытым тряпкой ящиком в руках.

– Падре, почему Вы ругаетесь морской свиньей? Разве их уже успели привезти в Геную? Разве они скверные животные?

– Кто? Свиньи?

– Морские свиньи.

– Нет никаких морских свиней. Это просто фигура речи.

– Есть. Вот.

Моряк поднял тряпку с ящика.

Ящик оказался клеткой, из которой на почтенное морское общество недоуменно смотрели два зверька. Звери телосложением, цветом и тихим похрюкиванием напоминали ухоженных свинок длиной без малого в фут, но вместо пятачков имели розовые носики, вместо копыт - лапки с пальцами, а хвостов у них и вовсе не было.

Толпа обступила клетку с диковинными зверушками.

– Что это?
– спросил де Вьенн.