Мария понимающе кивнула.

«Блин, чувствую себя отцом… или чего хуже — учителем… Как бы не привыкнуть к такому обращению с ней, иначе хреново будет…» — подумал вдруг Зоренфелл.

— Зори, как я должна была поступить? — задала она неожиданный вопрос.

— По поводу чего?

— Тогда, когда Тобен так поступил со мной…

— Это, на самом-то деле, сложный вопрос. Не против, если я буду прямолинейным и откровенным?

— Говори, как думаешь, — попросила она.

— Ладненько… Нужно было осознать все ту мерзость, до которой он опустился, понять, что ты ошибалась, выбирая его, и просто игнорировать. Быть сильнее, быть умнее. Они бы отвязались в конце концов. Невесело же, если ты пытаешься что-то делать, а никакой реакции нет, так ведь? Но и мириться с таким отношением, с другой стороны, тоже не стоит, иначе другие плохие ребята начали бы задирать тебя и якобы подшучивать. Как мне кажется, в такой ситуации кто-нибудь да заступился бы, встал на твою сторону. Однако, учитывая твои тогдашние чувства к Тобену, то сложно сказать наверняка.

— Противоречиво… — кисло ответила Мария.

— Как есть. В любом случае, у каждого есть свои скелеты в шкафу, у каждого случались неприятные ситуации в прошлом, сохранившиеся в памяти. Главное помнить их и настраивать в свою пользу, делая беды своей частью твоей силы, чтобы быть смелее и тверже, — старался понятно объяснить Зоренфелл.

— У тебя ведь они тоже есть, эти скелеты в шкафу? Ты ведь говорил, что из-за них мое отношение к тебе может измениться и мне интересно, о чем ты тогда говорил.

— Не хотелось бы поднимать эту тему…

— Ну-у! Я же рассказала тебе обо всем! — возмутилась Мария.

«А она приободрилась, выглядит просто замечательно… — умилялся Зоренфелл. — И все-таки она права… Она рассказала мне о своей проблеме и имеет право просить от меня того же».

— Так и быть, за это время мы как раз дойдем до Доррена… Знаешь, наши истории в некоторых местах похожи.

— Правда? — удивилась Мария.

— Лишь в каком-то смысле, — улыбнулся Зоренфелл. — Пять лет назад заболела моя мама, болезнь оказалась развитой и ни в одной больнице ей помочь не могут по сей день. Тогда я хотел как бы то ни было помочь маме, но оказался бесполезен… Ни я, ни папа, ни врачи не смогли ничего сделать. Я был сильно расстроен, я злился на самого себя…

— Почему? Ты ведь об этом всем не знал в то время.

— Можно сказать, что знал, но не подозревал, потому и винил себя.

Марии хотела перебить его, сказать, что все не так, как он думает, но Зоренфелл просто продолжил говорить, глядя вперед. Она решила выслушать его.

— Возвращаясь домой с больницы, угнетенный положением дел и погруженный в свои мысли, я случайно столкнулся с какими-то гопниками, и они начали бычить на меня. Как понимаешь, я был не в настроении с ними терки вести, из-за чего ответил грубостью. Развязалась драка, где я победил. Но самое страшное не то, что я избил трех парней, а то, что я почувствовал некое успокоение…

Мария не могла поверить в слова Зоренфелла, но он шел уже поникши, всем своим видом говоря, что ему тяжело рассказывать об этом всем, вспоминать ту жестокую пору. Она взглянула на его расслабленную руку вне кармана кофты с её стороны, и у Марии возникло желание взять его руку и не отпускать, что она и сделала.

Зоренфелл сначала не понял, что его коснулось, но, увидев пристальный взгляд Марии, наполненный сопереживанием и пониманием, парень решил оставить все, как есть.

— Так я продолжил драться с каждым попавшимся хулиганом. Я бил, бил и бил… Моя правая рука была сломана, обе окровавлены… Я понимал, что поступаю неправильно, но все равно продолжал драться. Мне порой и самому из-за себя прошлого становится страшно… Так продолжалось до тех пор, пока я не встретил человека, который остановил меня и достучался до меня, за что я ему безмерно благодарен. Он выслушал меня, мы с ним поговорили, и мне стало легче, намного. Только с его помощью я смог выйти из того мира.

Какое-то время после рассказа они шли вместе, держась за руки, в полной тишине.

— Но чем наши истории похожи? — спросила вдруг Мария. — У меня… по любви, — робко произнесла она, — а у тебя из-за маминой болезни.

— А тем, что мы оба потерялись, не зная, что делать. Мы плыли по течению, цепляясь хоть за что-нибудь, чтобы спастись: ты за рок и уход в себя, а я путем хулигана. И… нам обоим помогли выбраться из этого течения, — улыбнулся Зоренфелл, глядя на свою спутницу.

— Вот как… — опустила в смущении взгляд и сжала покрепче руку.

— Но нельзя забывать прошлого, нужно о нем помнить, напоминать о нем себе. Память… она очень важна.

— Почему?

— Почемучка ты, — усмехнулся он, — когда-нибудь поймешь.

— Эй! — фыркнула она.

— Мы так и будем идти, держась за руку? — спросил, как бы невзначай, Зоренфелл. — Я, конечно, не против, но могу посчитать нас парочкой… — заметил он шепот со стороны двух девчонок, идущих мимо.

— Угу, мне так спокойнее, — честно ответила Мария.

— Ну и ладно, пусть завидуют, да?

— Агась! — с искренней радостью и задорностью улыбнулась она, отчего внутри у Зоренфелла вновь что-то ёкнуло.

«Черт, опять это чувство… Что же это такое? — не понимал Зоренфелл. — Второй раз с ней такое происходит, а ведь никогда иначе подобного не было, ни с одной девчонкой… Это приятное, но в то же время непонятное чувство, словами которое не описать…»

— Зоренфелл! — окликнул его знакомый голос.

— Доррен, привет! — заметил его парень.

— А это, получается, Мария? — глядя на неё с впечатлением, поинтересовался товарищ.