По кочкам, по кочкам — и застыть на месте.

Как всегда полные лавки бабок. Кто-то знакомый в лицо, а кто-то уже нет.

Заплатить за проезд — и выбраться наружу.

Кто-то уже умер, а кто-то еще жив.

Кто-то уже родился, а кто-то вот-вот прыгнет в эту кутерьму с головой, познавая на вкус горечь взросления.

Где мои двенадцать, тринадцать, четырнадцать? Когда я еще играла с одноклассницами в куклы — и голова была забита каким-то барахлом, но таким… безвредным и безболезненным. Неважным… Приятным.

Поздороваться со старыми-новыми соседями — и нырнуть в подъезд.

А вот и родной дом. Родные стены.

Много жильцов сменилось здесь за последние года. Много — и мало кто заботился о вас.

Местами ручкой и карандашами разрисованные обои (вероятно, осталось после последней семьи). Паутина в углах. Окна серые — замазанные пылью и следами от дождя.

Ванная — с ржавой полосой вдоль. Как мое сердце — старая, пошарканная, но и выкинуть нельзя — нет ничего взамен.

Надо бы ремонт, надо бы — да… денег нет. Ни денег, ни сил, ни желания.

И без того — всё родное и приятное.

Хоть иногда, но, все же, была здесь счастлива. Безумно счастлива.

И кто бы знал, что те одинокие томные ночи в ожидании нового дня и новой встречи с моим… Ильей — это будет то самое прекрасное, что я переживу в своей жизни. Конечно, не считая… кое-каких нюансов моей нынешней жизни. Нюансов… и людей.

Человека…

Взгляд около — встретились наши глаза. Улыбаюсь. А он — мне.

Теперь — это и твой дом. Наш дом. Новый. Надеюсь, не пожалеешь…

Первое время совсем не везло — работы, практически, нет. Причем, даже не обязательно, как у меня было там: офис-менеджер, свой стол, свое кресло, свои обязанности и привилегии. Нет. Хотя бы элементарное — но, увы.

Пришлось перестать брезговать — и устроиться уборщицей производственных и частично офисных помещений.

Ведь, нынче — главное, чтобы платили исправно. Верно?

И нечего кривить носом.

И вот очередной трудодень окончен. Голова гудит, как проклятая. Кажется, тронь пальцем — и расколется напополам.

Устала от всего. Не так физически, как морально. Всё надоело. До жути надоело. Думала, переезд поможет — но толку особо нет. Ничего нормального, ничего хорошего. Только руки опускаются… и тот воздух, что дала ностальгия и старые воспоминания, — вот-вот уже закончится.

— Ульяна… Ульяна Балакшина? — кто-то позвал меня.

Невольно задергалась, заметала взгляды по сторонам, выискивая в плотной толпе, среди пассажиров автобуса, откуда звук. Кто это мог… бы быть.

Но еще миг — и застыл, не меньше моего, ошарашенный, рядом со мной.

— Привет, — неуверенно, с горечью произнес.

— Привет, — едва слышно, невнятно, машинально шепчу.

— И, вправду, ты? Господи… — лицо его просияло. Стер ладонью (свободной руки) эмоции с лица. И вновь глаза в глаза — а я боюсь даже моргнуть…. чтобы видение не исчезло.

— Что? Не узнала, — рассмеялся вдруг. — Ну да, постарел, испоганился.

— Не особо… — едва различимо шепчу.

— А так это я, — раззадоренный, продолжил. — Илья Захарченко. Помнишь такого? — не унывает, счастливо улыбается.

Такой же красивый, такой же родимый… только глаза какие-то тусклые… грустные, и пару морщинок в уголках…

Как же тебя я могла бы забыть?

Молчу. Пристально вглядываюсь в такое дорогое лицо — и чувствую, что уже задыхаюсь. Но еще… держусь.

— Давно вернулась? Надолго?

(И снова нет сил на диалог).

Может, как-нибудь встретимся? Пообщаемся?

Ну?

Объявили мою остановку.

— Мне пора. Прости…

Силой отрываюсь (вырываюсь) с места. Но у двери разворот — и, пока еще противостою напору толпы, крикнула:

— Рада была повидать.

…

Шаги вперед. Ноги сами тело несут, а голова в тумане, и на глазах слезы.

Господи, и вправду, он… Он же? Не привиделось, не показалось?

Господи, неужели?

…

Ночь без сна. И ни успокоительное, ни снотворное не помогают.

— Уля, что-то случилось? — поинтересовалась мама, зайдя в кухню. Поморщилась та от света.

Беглый мой взгляд на часы над дверью: полчетвертого.

— Все хорошо, мам. Иди, спи. Все хорошо.