– Парни. Я это. Я не хотел, чтоб так… – начинает наш приятель.

– Ты, братка, нас слил за дозу. Просто слил, – как-то даже буднично говорит Шах, – и вот что, ты никогда не оправдывайся, даже если не прав. Не надо. Жалко это. Ты, Лесик, сам выбрал свою дорогу…

– Сапер, Шах, мы же вместе в Чечне, под пулями… – начинается второй виток оправданий у Лесика.

– Плохо, значит, пули действовали, – так же тихо перебивает Шах, – Сапер вот знает, кивает он в мою сторону. Хотя, что я знаю, хрен знает.

– Лесик, слушай меня, – включаюсь я, – до утра время есть, решай сам. Пошли, Шах! – мы молча уходим к себе, оставляя Лесика один на один с собой. "Самый страшный враг для каждого – это ты сам", – сказал когда-то мой наставник по саперному делу.

"Нельзя себе врать и обманывать себя нельзя, поэтому многих и режут, как баранов, потому что врут. Врут и надеются, что пронесёт, а не проносит. И не молиться надо, а умирать достойно. Вот иногда я слышу, "погиб в плену", иконы с него пишут, к лику святых примазывают. А спроси, как он попал в плен, целый и невредимы?.. Нельзя, табу, запретная тема. А я скажу как. Попал молча, надеясь как сука, выжить или, подставив жопу, лишний кусочек выкружить. Прожить хоть денёк, когда твоему другу, такому же, горло режут рядом. А все потому, что врут сами себе, ой как врут". С такими мыслями мы сидели с Шахом друг напротив друга и молчали. А что говорить, все уже сказано. Мимо нас прошелестел местный шнурок с тазиком воды. Шах понимающе посмотрел на меня, я кивнул. Минут через пятнадцать этот же шнурок осторожно кашлянул возле нас.

–Там вас зовут…

Заходим в проходняк, Лесик уже бледный с начавшими синеть губами лежит на шконаре, рука лежит в тазу, вода уже воняет и бордовая от крови.

– Я попрощаться, простите парни, – еле шепчет Лесик, – я, правда, не хотел так.

– Ладно, проехали, – говорю я ему.

– Вы посидите со мной, немного, пожалуйста, – просит друг чуть улыбаясь. Мы присаживаемся рядом.

– Помните, как здорово было там, на войне, помните? – шепчет Лесик, – А тушенку помните, а как красиво было… У меня девчонка была, я ей письма писал тогда… -Шёпотом, еле тихо произносит Лесик.

Ещё минут десять и глаза нашего друга закрылись дыхание все тише и рука, которую я держал в своей, стала холодеть.

– Ну вот и все, брат, – сказал Шах. Шнырь быстро, не дожидаясь команды, схватил тазик и умчался.

– Пошли, помянем, – предлагает Шах.

– Надо брагу поставить, – предлагаю я ему невпопад.

– Угу, – кивает Валера, – надо, поставим.

Уже чифирнув Шах вдруг сказал, – блядская жизнь, стоило выживать в Чечне, чтоб сдохнуть тут на нарах.

– Не суди, Валера, – говорю ему, – неизвестно, что у нас будет. Умер, правда погано, но все лучше, чем в боксаре на пиковине.

– Согласен, – говорит Шах. – Не дай Бог нам так, хотя ты прав, всякое бывает.

Утром на поверке смена обалдела, два трупа. Причём, если то, что было Лесиком попадало под суицид, то труп наркоши явно ломал всю картину. Ну что, – сказал ДПНСИ, – идём к операм, там разговаривать будем.Тюрьма.

Выходим с Шахом, руки за спину, все, как обычно, ничего нового. Пару сотен метров и мы в знакомой козлодерке.

– Привет, повстанцы! – приветствует нас Нач опер. – Ну и на хуя огород городить с трупаками? Позвонить не судьба?

Мы молчим, хотя что говорить и так ясно все.

– Значит так, возможно, хозяин захочет вас увидеть. Он такой же, после Чечни ебанутый, так что живите. Не дай бог, слышите, не дай бог, хоть ещё один труп.

С этим напутствием мы и вернулись в камеру. Дед Щорник ждал нас уже с чифирбаком, на наших шконарях.

– Привет, что отпустили? – Усмехается Дед, – давай хапанем, да продолжим наш разговор.

Чифирили по традиции молча и лишь, когда закурили, Дед продолжил, – Знаете, молодежь, в чем ваша беда? В том, что вы нажраться не можете. Мало вам, мало, в три горла жрете и ждать не умеете. Вам прям щас вынь, да положи, как же, золотой пизды колпак, цари, мать вашу, а на выходе что? Да ни хуя, вот и режете друг другу глотки. Стадо пасти надо, чтобы жирок нагуливало, и тихонько доить, а вы сразу под нож, дебилы. Вон в хате барыг сколько, с умом бы и УДО было бы, и хаванина вольная, да много бы чего… Так нет, одному дозу надо, второй говнопитон из помойки вылез, и "Мальбору" ему подавай. Думайте хлопцы, думайте, а я спать. Понятия нынешние для идиотов, а вы вроде с мозгами, не расстраивайте старика…

После этих слов, Дед пошёл спать. Мы же подтянули Иваныча для предметной беседы.

В общем так, Иваныч, – начал я, – своим передай, напрягать вас не будут, но сами смотрите, хата на голяках сидеть не должна, мне лично от вас ничего вообще не стучало, лишь бы головняка не было, понятно? – Подвёл я итоги минутной конференции, – Вопросы есть?

– Есть, – вздыхает Иваныч, – вы уйдёте, дальше что?

– Иваныч, ты вроде не дурак, а как ребёнок, ей богу. Вставайте на ноги, прикупайте торпед или быков, хоть оперов, мать вашу. Блин, да кому я говорю это?! Ты же сам знаешь, – горячусь я, Иваныч кивает башкой и исчезает в проходнике.

– Сапер, ты уверен, что все правильно? По-моему, мы с ними наплачемся, – говорит Шах. В его словах есть доля истины, но тут история другая – зоны пустые, работы нет, на ширпотреб уповать смысла нет, промки стоят, поэтому барыги кормят зоны, а кто кормит, тот и имеет, перефразируя поговорку можно сказать. Вот это все я, в удобной форме, доношу до Валеры.

Открываются тормоза и… – Принимай подкрепление, повстанцы! – слышим голос коридоров. Батюшки святы, сначала огромные базарные сумки и потом нечто шкафоподобное.