"Ах ты, сука!" – думаю я, внутри начинает клокатать не злоба, нет ненависть.

– А ты прикинь, мне по хуй! – говорю я ему и наливаю из заварочного чайника себе чай в стакан, взятый с графина. Я улыбаюсь, ну есть такая привычка – чем больше опасность, тем я почему-то больше лыблюсь, это еще парни по нашей бригаде в Чечне замечали.

– Ты, если предъявить хочешь, так давай, – продолжаю я, между нами столик и, даже если он кинется, не успеет, я в этом уверен.

Моя задача проста – вывести его из себя, поэтому я продолжаю.

– Мне говорили, что, мол, Урал адекватный, по ходу напиздели. А по поводу кипеша скажу, я вашу рвань на хую вертел, у вас кормушка сдулась, вот вы и суетитесь..

– Знаешь, малой… – начинает было Урал.

– Малого ты в зеркале увидишь! Ты глазенками не зыркай. В прямую хрен ты что сделаешь, исподтишка можешь, тут вы мастера. Да ты и сейчас бздишь, скажи не так?

У меня внутри будто звенело все, сейчас наступил момент той самой истины, когда решается все.

– Не тут и не сейчас, – с ненавистью говорит Сергеич, – но правило будет, ой будет!

– Не пугай! – леплю ему ответку, – Тебе же Кум не велит, а все почему, потому что вы хотите и на хуй сесть и рыбку съесть, одновременно лошков причесываете за понятия и тут же до Кума бегаете. А мы не врем, если я тебя с твоими понятиями сучьими на хую видел, то я так и говорю. У меня понятия одни мне их мать с отцом передали и все! Понял меня, ты!!!

Тот просто вскакивает и выкидывает вперед руку, нож хороший явно на зоне делали, не плюшевые мастера интернета, а настоящие. Откидываюсь назад вместе с креслом, переворачиваюсь через спину, вижу ноги смотрилы, толкаю кресло под ноги, тот на секунду теряет равновесие, успеваю вскочить и со всей злобой и ненавистью, как угодно, бью ногой, куда попаду. Попал в грудь, больше не дали, влетели в кабинет люди в масках и свет потух.

Я медленно приходил в себя, по стенам текла вода, свет тусклый, лежу на откидных досках, первая мысль моя – "кича, армия". Но потихоньку очухиваюсь.

Итак подведем итоги. Я в карцере, и что дальше не знаю. Два варианта: или меня к своим или… Второе ИЛИ не устраивало никак. Голова болела нещадно. Так, сигареты в кармане, спички тоже, это обнадеживало. Закурил и чуть не вырвало. Хреново, лампочку сотрясли. Перестукиваться смысла нет. Ложусь на доски, думаю, а что думать, по сути я ничего не решаю.. Потихоньку начинает знобить, встаю два шага туда – два обратно, не согреешся, отжимания не помогут. Придется впадать в анабиоз. Сворачиваюсь в позу эмбриона, вроде задремал и тут… – Эй, повстанец, на держи!

Вскакиваю на откинутой створки кормушки лежит пара небольших пакетов и даже не запаянная малява, разворачиваю…

– Час добрый, Сапер! Все нормально, скоро в хату, папа обещал, отлежись денек, Грина перевели в Х/о так что потихоньку двигаемся. Черные молчат, но пока! с Ув. Шах.

Итак если это не лажа, то хорошо – будем посмотреть.

И я проваливаюсь то ли в сон то ли в дремоту, пакеты посмотрю потом, голова потихоньку отпускала…Тюрьма

Утром я обалдел, ибо дверь в камеру оказалась открытой, я осмотрел все вокруг, вроде без изменения.

Ладно, начнем. Я осторожно открываю хату, в коридоре яркий свет, вдалеке маячит девочка конвойная,

– Привет, – бурчу я, – это что? – И киваю на тормоза.

– Иди прямо, тебя ждут, – она произносит это обыденно, будто так и надо. Прохожу вперед, в козлодерке накрыта поляна, сидят Гес и Гринпис.

– Заходи давай, не бзди! – улыбаются оба. На них уже роба, причем отглаженная, и кепари со вставками, блатари, блин, хоз бандовские, – ну чего, Сапер, давай по делу?! Ты теперь – автор, тебе решать, – говорит Грин, пододвигая стул. Я присел, взял в руки кружку с чаем и спросил, – Что происходит, кто-нибудь внятно скажет? Грин усмехнулся, – Значит так, хозяин поставил так: блатных к ногтю, или так или никак; уфсиновские на низком старте; на новых корпусах, если и бузит кто, так малолетки или бабы. Отрицалам теперь никак не модно, что толку, если сел, а сам с первого дня об УДО мечтает.

–Дааа, не тот нонча зек пошел, – вставляет свои пять копеек Гестапо.

– Ты откуда знаешь, сиделец? – осаживаю я его.

У меня братец пятерик отмотал, из-за него я в военное не попал, и вообще никуда не попал, – подводит итог Гестапо.

– Ладно, в хозбанде как? – Спрашиваю я его.

– Я каптер, на сборке, – закуривая отвечает Гес, – Грина вот на бугра тянут, а так шлоебани везде хватает.

Я выждал паузу, и наконец Гес сказал то, что хотел. – Тут авторы местные поговорить хотят, щас припрутся. Вроде на мировую хотят.

– Ага! – убежденно говорит Грин, – ты сам то в это веришь?!

Ожидание тянулось, никто так и не подходил, мы сидели и трепались о несущественном и не важном. Каждый понимал, что, в принципе, по выходу из этих стен, идти-то некуда, да и не зачем. Гес крутил четки и мечтательно говорил. – Вот выйдет такой, как я, на волю и будет стоять перед воротами. Россия – страна возможностей: жить негде, работы хрен, денег хрен, а жрать хочется и что делать? – Есть три пути, – продолжал Гес, – через попов, через сектантов, либо опять на нары, причем третье наиболее вероятнее, – Ты забыл про еще один путь, – говорю я ему, – автостопом в Хохляндию, там и прижиться можно, если не завалят.