– У нас новенькие, – говорит Шах и кивает на пятак, где вышагивают два татуированных лысых тела.

–Знаю, Шах, знаю, они с пресс-хаты… – и вкратце перессказываю суть дела.

– И че?! И кто тут за хатой смотрит? – один из пары не выдержал и подошел к нам.

– Давай ты будешь, мне по хуй, – отвечаю я ему.

– Не, а че, братва, че тут у вас, мужички, как на воле, уважухи нет к бродягам вообще? – начинает один и крутит на пальцах с немысленными перстнями четки.

– Че по-китайски жопа, – спокойно поправляю я его, – ты давно ли с прессухи слез, про уважуху мне он чешет.

– Не, а ты че предъявить хочешь? Давай, че…

– Я тебе предъявку в гузно запихаю, слышь, ты… – по привычке пытается взять за горло Бабуин и все, падает, как озимые, ибо Гестапо, не мудрствуя лукаво, бьет его литровым фанычем по голове с такой силой, что у Геса в руке остается только ручка.

– Во блин, китайцы, бляди, на сварке экономят, – задумчиво говорит Шах, глядя на фаныч без ручки.

– Ну чего, разбора хотите? Будет, пошли! – Шах встает и выходит на пятак.

– Значит так, тишина, мужики и люд арестанский, вопрос тут есть до каждого. Все притихли и смотрят на Шаха.

– К нам два поца забурлили, они с пресс-хаты, ваше слово, мужики, как быть? Возникла пауза, но недолго.

– Пусть сами скажут, раздался голос.

– Не вопрос, давай говори, – Шах освобождает место на пятаке для второго. Тот выйти то вышел, но сообразить, что говорить и каков алгоритм действий он не знает. Да и не привык он говорить, одно слово – Бабуин. "Да, опер прав был – отработанный материал", – мелькает в голове.

– Ну, был нет в пресс-хате? – допытывается один из мужиков, если не изменяет память севший за убийство жены, по пьяни, а как же без нее.

– Ну… Был… И чего?.. Да я вам… Я сейчас… – вконец запутался прессовщик.

Шах же кует железо дальше, – мужики, что делать? Сколько он переломал порядочных людей? А сколько еще может? Я предлагаю въебать волка и весь хуй до копейки…Но тут ваше мнение.

– Спросить, как с гада! – кричит кто-то с верхнего шконоря, его поддерживают еще несколько голосов.

– Короче, братва, – Шах прекрасен, театр потерял трагика это точно. – Спросить, как с гада, погнали, и первый бьет его под дых ногой и понеслось. С гада спрашивают только ногами, поэтому народ оживился, каждый хотел пнуть и не важно, был он в пресс-хате, не был – не суть. Все проще, каждый хотел почувствовать наслаждение, что он может, он имеет право. О, великий стадный принцип, забить, затоптать, я – один из всех, я – часть целого, ату – ату. И, если бы тогда с блатарями мы проиграли, нас бы били с таким же наслаждением. Это – жизнь, нет личности, есть стадо, а стажу нужен враг, главное его дать, указать на него и все. Минут десять и окровавленный ошметок тела лежал в углу у дальняка, на старом вшивом матрасе. Второго же еще не оклемавшегося, взяв за руки и за ноги расскачали и жопой об бетонный пол, отбив все внутренности, по сути не жилец. Кое-как остановив толпу, мы передохнули. Толпа получила, что хотела и теперь она наша, вопрос надолго ли. Как тревожно было от ожидания нового смотрящего от блатных, тут неизвестно, как пойдет. Ухожу на дальняк, достаю трубу, набираю номер, уже знакомый голос, – Не убили еще там, дышат? Не ссы, нет в хате камер, просто просчитать вас легко, я же не первый год замужем. Че там?

– С этих двух спросили, и малехо перебор начальник, – вздыхаю я.

– И хуй с ними, если сдохнут ночью вытащим, они без родины и флага, так что нормально, че еще хотел?

– Смотрила новый из головы не идет, – начинаю было я.

– Да забей, он уже тут, у меня был, нормально, вечером у меня и перетрете, не хуй по хатам шляться, отбой, я сам позвоню.

Убрав трубку в нычку, я вернулся к своим, Гринпис был в козлодерке, так что пришлось без него.

– Стрела сегодня, со смотрилой, где не знаю, вечером, но не здесь это точно..

– Я с тобой пойду, – говорит Шах, – или ну его на хуй эти встречи на Эльбе… И вообще, что ментам в голову брякнет до вечера…

– Ладно отдыхаем, до вечера…Тюрьма.

Наконец вечером, как-то уж тихо и буднично открылись тормоза и мы с Шахом, молча, вышли на продол. Конвойный чуть удивленно приподнял бровь, на что пришлось сказать, – Либо так, либо в камеру.

– Ладно, – после секундного замешательства сказал наш конвоир, – мне вообще по хуй, разбирайтесь сами. Сами так сами, пока петляли по коридорам, я пытался как-то продумать беседу, но ничего на ум не шло. Вот и знакомая дверь, заходим, лица теже, начопер, его зам и режимник.

– Вдвоем значит, – цедит сквозь зубы начопер, – ну это и хорошо. А теперь быстро отвечать, с нами или без нас?

Отвечать я понимаю надо быстро, поэтому даже не думаю и давлю из себя, – С вами. – Шах просто кивает. Мы понимаем, что бодаться сейчас не в масть, мы не банкуем это точно.

– А теперь слушайте сюда… – начопер начал объяснять нам вкрадце ситуацию, под таким ворохом доступной информации, я малость охренел. Я предполагал конечно, что есть подводные камни, но чтоб столько…

– Я думаю все все поняли? – закончил почему-то режимник. – А теперь, ты! – он ткнул пальцем в меня, – идешь со мной, не ссыте ровно все.

Мы выходим с ним вдвоем и заходим в соседний кабинет, где за столиком сидит мужичок, лет пятидесяти, с чашкой чая.

– Знакомьтесь это – Урал, – сказал режимник и…вышел.

– Меня Сергеич звать, если что, – мужик явно чувствует себя хозяином положения, это плохо, для меня по крайней мере.

– Присаживайся, – он, как барин, вальяжно машет рукой на рядом стоящее кресло. – Чая не предлагаю, так как фаршманут тебя за твой беспредел по беспределу, – хмыкает он, а мне парафиниться ни к чему…