Я толкаю дверь во двор, который не является двором в прямом понимании. На самом деле это собрание столов рядом с парковкой для учителей и бейсбольными полями. Небо все еще голубое и безоблачное, я знаю, что снимки получатся отличными. Такие четкие и яркие, какие только могут быть при прямом солнечном освещении.

Но я не уверена, что буду рада, если субъектом окажусь я.

Я прохожу несколько шагов вперед и замечаю что-то на парковке – новенький белый седан, наполовину выехавший со своего места, словно кто-то оставил его на нейтральной передаче, и он просто выкатился сам по себе. Но это не то, что произошло на самом деле. Я уверена, что тот, кто разрисовал заднее стекло и крышку багажника, тот и вытолкнул его.

Я читаю сообщения.

«Обмани Свой Путь».

«Ответы по СМС!»

«Списываете? Нужна помощь?»

Страх осел в моем желудке словно камень, но я следую за своими инстинктами и поднимаю камеру. Один, два, три снимка.

А потом я в ужасе замираю, когда осознаю кое-что. Святое дерьмо, на этом дворе есть камеры безопасности.

Я чувствую себя так, словно тону в зыбучем песке. Задыхаюсь. Меня поймают.

Я пригибаюсь, чтобы сфотографировать один из пустых столов, но я знаю, что это глупо. Слишком поздно, чтобы что-то скрыть. Они увидят меня. Они сложат два и два. Я была на всех представлениях. Я документировала их.

Я как бы невзначай поворачиваюсь, и вот она – одна из камер. Я не могу быть уверена, но я думаю, что она больше сфокусирована на бейсбольных полях. Эта парковка только для персонала, так что здесь не ожидают появления учеников. Я смотрю на другой угол, но та камера определенно направлена на столы за моей спиной. Те самые, через которые я только что прошла, чтобы попасть сюда.

Я в мертвой точке3. Судя по всему, вся парковка может оказаться мертвой зоной. Может быть. Я могу попробовать уйти с этим.

Это то, чего я все еще хочу?

Я делаю вдох. Так холодно, что воздух обжигает.

Пронзительный звон раздается из колонок вокруг меня, и я подпрыгиваю, щелкнув челюстью. Всего лишь пожарная тревога. Я подношу руку к горлу, чтобы успокоить пульс. Сердце игнорирует меня и ускоряется, потому что уже знает, что я поняла. Это не учебная тревога.

Кто-то включил ее. Через две минуты здесь соберется половина школы. И тот, кто разрисовал машину, именно это и планировал.

Двери открываются и выбегают ученики, натягивая куртки и заполняя проходы между столами. Дети смеются и болтают, подходя к линии. Требуется минута, пока кто-то не увидел машину. Симпатичная первокурсница замечает ее первой, и, задохнувшись, показывает на нее.

Менее чем за минуту ряды сбиваются в хаос. Ученики выходят ближе на парковку. Шепот и бормотание рикошетом перелетают от одной группы к другой.

— Чья это?

— Нет, ты идиот, у мистера Стиерса Хонда.

— У миссис Стампер минивен, да?

— Кого-то уволят!

У меня пересыхают губы. Кого-то уволят. И я точно уверена, что это будет миссис Бренсон.

Нет. Это не то, чего я хотела. Дело было в Гаррисоне. И даже не в нем – дело было в том, чтобы Эми получила возможность выиграть, потому что заслужила это. И люди должны знать, что Гаррисон – нет. Вот что я хотела показать.

Но это правда. Просто не та правда, которую хотела я.

Это уже слишком. Я подняла камеру, скрываясь за объективом в безопасности за металлической твердостью и правдой в моих руках. Я заставила себя повернуться к приближающейся толпе, чтобы сделать новые снимки. Еще один снимок учителей, перешептывающихся, как и ученики, сообщения на машины размыты позади их склоненных голов.

От резкого крика у меня перехватывает дыхание. Миссис Бренсон наконец-то здесь. Ее глаза широко открыты, она прижимает руку к груди. В выражении ее бледного, как мел, лица было больше, чем просто сожаление. Это была паника, чистая и простая.

Я сфотографировала ее. Это первая фотография, за которую я ненавидела себя в момент съемки.

Ответы сложились вместе в шепот и картинки вокруг меня. Много людей что-то да знают. Складываем вместе кусочки и видим всю картину. Химия была слабым местом Гаррисона, но он понимал, что уже поздно догонять класс. Как давний ученик в классах миссис Бренсон с углубленным изучением языка Гаррисон доверял ей. Каким-то образом они заключили сделку.

Кто-то думал, что он использовал ее телефон. Другие считали, что они спали друг с другом. Миссис Бренсон около шестидесяти, так что я сомневаюсь, что это так, но это не имеет значения. С ней покончено. Все кончено для них обоих. И тут меня словно обухом по голове ударили: один звонок, вот что для этого потребовалось. Одна большая ошибка и две жизни уничтожены в самой унизительной сцене, которую я когда-либо видела.