Сидела на своей яблоневой ветке, но не поедала, как обычно, яблоки. Раскачивалась вверх-вниз, ухватившись за ветку обеими руками. Так что яблоко пришлось бы держать в зубах, а тогда не получилось бы говорить. Говорить Эйра была горазда.

Ух’эр восседал на этот раз на столе, который умыкнул из людского жилища. Стол висел в воздухе напротив ее ветки, стол был хорошим, крепким, летал не хуже древесных стволов и облаков, да и сидеть на столах ему было не привыкать.

— Надеешься, Сорэн туда снова зайдет, и твой огрызок в нее угодит? — ухмыльнулся он.

— Почему не заведешь себе стул? — спросила вдруг Эйра. — Или трон, по примеру своего любимого брата.

Ух’эр расхохотался, откинув голову. Ему не надо было смотреть на Эйру, чтоб увидеть, как она смотрит на него. Он знал: она любит его смех.

И только отсмеявшись, он понял, что именно сказала ему только что Эйра.

“Сорэн туда заходила”. В Запретный лес! К Иным! Куда строго-настрого приказали не соваться!

— Отцу уже сказала? — прищурился он, представляя, как весело будет смотреть, когда Сорэн — такой правильной и великой — влетит за непослушание.

— Отцу! — фыркнула Эйра. — Ты хочешь, чтоб он ее отругал, или ты хочешь по-настоящему сделать ей больно?

“Куда уж больнее… — подумал он. — Отчитать Сорэн при всех — от такого унижения она веками отходить будет…”

И вдруг до него дошло во второй раз.

— А ты как узнала? — спросил он тихо. — Ты туда не ходила, значит…

— Я — Любовь, брат, — Эйра подмигнула ему. — И если где-то происходит нечто, чем я заведую, то я уж узнаю, поверь…

И посмотрела в глаза пристально, значительно.

Много позже он понял, что она наверняка намекала не только на Сорэн. Что и о нем говорила тогда, но слово “любовь” было ему чуждым. А сумасшедшая смертная девчонка, что ждала каждый вечер у окна, виделась симпатичной игрушкой, к которой он слишком привязался. Но не более.

Да и ошарашен он был новостями, не до намеков.

— Постой, — сказал он. — Сорэн и.. Иные?!

— Ну, не все сразу, — расхохоталась Эйра. Визгливый, пронзительный был у нее, дурочки, смех. Каждый раз приходилось сдерживаться, чтоб не морщиться. — Но один — да. На одного ее хватило.

— И огрызки ты бросаешь, чтобы…

— Чтоб они рассердились. Чтобы вышли, и тогда… — незнакомое выражение промелькнуло на ее лице, будто окаменела на мгновение. — И тогда уж я постараюсь.

А Ух’эр тогда понял: она так и не простила старшей сестре убийство Затхэ. Вот зачем днями и ночами она фальшиво рыдала на плече Заррэта — чтобы все поверили, что она бесчувственная стервь. А стервь тем временем спокойной могла придумать план мести.

Ух’эр восхищенно хмыкнул и даже склонил голову в знак уважения. И сделал круг почета вокруг яблони на своем летучем столе. Вновь остановился напротив ветки, спросил:

— Как Тэхэ позволяет тебе?

— Так она не видит! — весело отмахнулась Эйра. — Она в другую сторону смотрит.

Наклонилась поближе, заговорщицки прошептала:

— На Лаэфа, — наклонилась, как оказалось, слишком низко — и, взвизгнув, рухнула вниз.

— Серьезно? — удивился Ух’эр свесившись со своего стола. Эйра лежала на спине и улыбалась, глядя на него. — Это ты тоже знаешь, потому что ты — Любовь?

Она расхохоталась в ответ.

Глупость же сказал, явную глупость.

***

Лаэф сидел у ручья, водил ладонью по водной глади. Тэхэ легко и грациозно перемахнула к нему с другого берега, присела рядом. Заглянула в глаза змеи Эрхайзы: та свернулась на его коленях. Тэхэ ладила со змеями — потому, может, и с Лаэфом.

Когда он впервые пришел к ней? Как будто века уже прошли. Как будто веками он сидит здесь и смотрит на бегущую воду. Он не сразу шагнул в ее лес, когда заглянул впервые. Остановился на опушке.